«Линия Сталина». Неприступный бастион - Герман Романов Страница 8

– Где вы были раньше, боль моя? Радость моя нечаянная, почему мы не встретились? Простите меня за этот срыв, простите великодушно! Я сейчас себя таким мерзавцем и подлецом чувствую…

И тут осекся, ощутив, как его переполняет счастье. Пусть не в том мире, но в этом нашел ту, ради которой стоит жить, воевать и умирать. Да, умирать – 3 августа, как и сказал старик сетту, день в день они оба умрут, два Гловацких в одной оболочке. Весь вопрос в том, как принять эту старуху с косой? Только в бою, с оружием в руках, на рывке, в котором не страшно погибель принять! Прав известный пролетарский писатель: «Лучше умереть под красным знаменем, чем под забором!» А он присягал Советскому Союзу и теперь выполнит данную присягу до конца!

– Любовь моя, спасибо! Я так счастлив!

И подхватив женщину на руки, удивившись легкости ноши, всю жизнь бы так носил, бережно усадил ее на диван. И, посмотрев на лицо, поспешно увел взгляд – большие глаза ее стали просто огромными, их переполняли слезы. Но почему она плачет? Не в силах ответить на этот вопрос, Гловацкий встал на колени перед ней и взял яловые сапоги из грубой кожи.

– Как же их носите? Намного больше размера вашей маленькой ножки! Очень тяжелые, вам ведь хромовые положены!

– Обмундирования на женщин не было на складе, солдатское выдали, сказали, ушить можно, товарищ генерал, – голос прозвучал тихо, со всхлипом, от стыда Гловацкий боялся поднять глаза и с преувеличенной бодростью заговорил, стараясь спрятать собственное смущение:

– Решим вопрос, пусть тыловики лишний раз пошевелятся. На свои ступни вы неправильно портянки намотали. Ножки собьете себе махом, до кровавых мозолей. К вам бойцы пойдут за лечением, дурней везде хватает, кто мотать их не умеет! Вы ведь хирург?

– Почему вы так решили, товарищ генерал?

– Волос короткий, подбирать не нужно, следовательно, при операции падать в рану не будут. Пальчики тоненькие, но сильные, движения быстрые и координируемые – но не пианистка же вы? И в кармане гимнастерки то ли скальпель, то ли стилет в чехле. – Гловацкий пожал плечами, отметив, что национальность определил верно, только один народ в мире имеет привычку отвечать на вопрос вопросом.

– Скальпель, он отцовский, из золингеновской стали. Сам дал его, когда меня в госпиталь определили.

– Пошли по его стопам? Это хорошо, преемственность в такой нужной профессии дает прекрасные результаты. А теперь смотрите, как портянку мотать. – Николай Михайлович аккуратно расстелил на полу ткань, поставил маленькую ступню, на ладони уместится, а от прикосновения к ее коже он вздрогнул, будто электрическим разрядом пробило, губы сразу же пересохли. Но кое-как справился с волнением. – Смотрите, загибаем уголок сверху, вот так. Теперь наматываем на ножке маленькую «куколку», ведем к щиколотке, а тут кончик и заправляем.

Она глядела внимательно и вторую ножку при его помощи обмотала правильно, при этом наклонившись и коснувшись его плеча грудью. От этого случайного прикосновения Гловацкого цыганский пот пробил, чуть не взвыл – ему хотелось ее обнять, нацеловаться до одури, но это же насилие, просто нагло воспользуется положением и станет мерзавцем уже законченным. Но сумел снова взять себя в руки и встал.

– Спасибо вам, товарищ…

Он хотел назвать ее по званию капитаном, ведь по одной «шпале» в петлицах, но в мозгу словно всплыла своевременная правильная подсказка. Это походило на Интернет, где по запросу быстро приходит ответ. Николай Михайлович тут же договорил прерванную фразу:

– Военврач третьего ранга. И спасибо вам за все, что вы для меня сделали!

– Разрешите идти, товарищ генерал?!

Гловацкий изумился: на него с неподдельной яростью и нешуточной обидой смотрели моментально высохшие от слез глаза. Голос стал настолько сух и жесток, что он сумел лишь промямлить в ответ:

– Идите, товарищ военврач…

Женщина вышла из купе, но не хлопнула дверью, а, сдержавшись, тихо ее закрыла. Николай Михайлович лишь покрутил головой, кляня себя на сто рядов и понимая, что смертельно обидел это пленительное сердцу создание. Но как? Чем? Что ему нужно было сделать, чтоб не расстаться так? Может, объяснить, что время нужно прямо позарез, дивизия, как знал, есть огромный механизм, а он лишь ротный да месяц сводной группой командовал, а та на батальон еле тянула. Тут каждый час дорог, чтоб в курс дела войти. И все же не то нужно было ей сказать, но что и как?!

– Все же вы дурака изрядно тут сваляли, товарищ генерал, – Гловацкий сокрушенно помотал головою, искренне переживая за случившееся, – даже ее имени спросить не удосужились…

Начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант Кленов Псков

– Рига вчера оставлена, сегодня Резекне, мехкорпус Лелюшенко разбит. Это катастрофа…

Сильно поседевший всего за последнюю неделю генерал дрожащими пальцами расстегнул китель, судорожно вздохнул, задыхаясь, ему не хватало воздуха. Сейчас, наклоняясь над расстеленной на столе картой, испещренной синими стрелками глубоких вражеских прорывов, Петр Семенович осознал кошмарные размеры случившегося поражения.

Фронта как такового не существовало, весь буквально рухнул на всем своем протяжении. Последняя надежда еще теплилась в душе на удержание позиций вдоль правого берега Западной Двины, которую латыши называют Даугавой. Ведь это удалось в ту первую войну с германцами, когда молодым подпоручиком, только что окончившим Владимирское пехотное училище, он прибыл на фронт в страшном 1915 году. Во время «Великого отступления» часто казалось, что случилась чудовищная катастрофа, только тогда не знал, что произойдет спустя четверть века, сравнить было не с чем. Ригу и Минск удержали, наступавшие на них стальным катком германские армии, имевшие чудовищное превосходство в артиллерии, особенно в тяжелой, буквально завязли в кровопролитных боях, пытаясь проломить хотя трещавший по всем швам фронт порядком потрепанных и обескровленных русских дивизий, но так и не дрогнувший под могучим тевтонским натиском.

А ведь не хватало снарядов и патронов, настоящий «голод» терзал не только в боеприпасах, но и в оружии. Пулеметов было намного меньше, чем пушек, винтовка приходилась на двух солдат. Из огромной безоружной толпы пехотинцев, едва-едва обученных в запасных батальонах, вполне серьезно предложили сформировать особые роты с аналогами средневековых алебард – обычными топорами, что были у саперов и обозников, насаженными на длинные рукоятки. И ставить вот такие фактически безоружные, а потому и бесполезные подразделения на прикрытие артиллерии.

Но что тогда не удалось проделать Гинденбургу, сейчас совершили его наследники спустя 26 лет. Всего за каких-то десять дней фашисты захватили ту же территорию, что русская армия оставила с боями за полгода. И он сам, бывший штабс-капитан Императорской армии, а ныне ставший начальником штаба фронта, тоже внес лепту в столь чудовищный разгром, случившийся отчасти и по его самого отнюдь не маленькой вине, как неделю назад открыто упрекнули на военном совете.