Спасти СССР. Манифестация - Николай Феоктистов Страница 8

Был этот Вася нескромно приметен: затемненные очки-велосипеды под Леннона, пакет с ночным видом Нью-Йорка и яркая куртка с психоделическими вставками. Надеюсь, именно этим он и запомнится.

«Все, вот теперь можно и расслабиться на часок», – выдохнул я с облегчением и плюхнулся в кресло у окна.

За иллюминатором, совсем недалеко, застыл тихий заснеженный лес. Пара крупных воронов вальяжно перескакивала с ветки на ветку. Я невольно позавидовал их простой животной жизни.

«Что-то я себя загоняю… Прямо „и вечный бой, покой нам только снится“. За зиму ни разу в Павловск не выбрался, – посокрушался я. – Как бы с Томкой вдвоем, да на финских санях порассекать?»

И я невольно покривился, вспомнив, как изворачивался вчера перед ней, объясняя, почему мы не встретимся ни вечером, ни завтра.

Ложь, мелкая регулярная ложь наглым непрошеным гостем вторглась в мою жизнь. Я врал тем, кто мне верит. Я врал той, что любит. Это было унизительно, и порой я себя презирал. И еще этот липкий страх разоблачения… Я даже не знаю, что буду делать, когда вся эта ложь поползет наружу.

«Нет, точно надо будет нам выбраться за город, пока снег еще лежит, – пообещал я сам себе, отгоняя подальше мрачные предчувствия, а потом, пока не забыл, сделал в памяти еще одну пометку: – Залезть в классный журнал и узнать адрес Мелкой. А то два дня ее в школе нет… Заболела, наверное, а я даже не знаю, куда идти, чтобы проведать».

Как-то так само собой сложилось, что я стал приглядывать за этой девочкой. Это не было повседневной заботливой опекой. Скорее, я взял за правило контролировать ее издали. Мы не часто разговаривали и почти никогда – один на один. Зато научились обмениваться взглядами и понимать их значение.

Я чувствовал, что нравлюсь Мелкой. Но она не пыталась вклиниться в мои отношения с Томой, и я был ей за это глубоко благодарен.

Она, в свою очередь, знала, что я приглядываю за ней, и молчаливо признала за мной такое право. В том с ее стороны не было какой-то расчетливой корысти, лишь греющее душу доверие. Странно, но оно порой возвышало меня в собственных глазах больше, чем все письма Андропову, вместе взятые.

Я отвернулся от иллюминатора, прикрыл веки и еще раз мысленно пробежался по своему графику: «Пять часов между прилетом и обратным вылетом. Час на регистрацию, два часа дороги… В самый притык получается!»

Успокаивало меня лишь то, что в потайном кармане куртки, рядом с письмами на итальянском, лежало два запасных билета на более поздние рейсы.

Нет и еще три года не будет в Ленинграде итальянского консульства, поэтому мне приходилось устраивать эту эскападу на выезде, к тому же с неясными шансами на успех. Но другого плана у меня сейчас просто нет, поэтому буду играть этот политический карамболь.

Самолет качнуло, началась рулежка. Взгляд мой бездумно скользил по уплывающим назад елям, изредка цепляясь за белые полоски березовых стволов, а мысли, словно то воронье, все кружили и кружили над одним и тем же местом: «Ничего личного, так надо. В тот раз было Иоанном-Павлом Вторым больше, в этот раз будет меньше. Шальной джокер, что история дружелюбно подкинула Бжезинскому – символ и флаг раздуваемого им в Польше пожара, – ну зачем он ему? Пусть будет по-честному, без этих поддавков и подарков. Афганистан, не совсем адекватный Брежнев, „польский папа“, корейский „боинг“, Чернобыль… Я пересдам карты заново, тогда и посмотрим, чья возьмет».

Тонкий свист турбины наполнил салон, пробирая до самых костей, – пилот, удерживая тормоза, вывел движки на взлетный режим. Самолет застыл, чуть подрагивая, словно кошка перед прыжком. Потом меня вжало в кресло, а свист вдруг обрел необыкновенную глубину и силу, превратившись в рев неведомого зверя. Мелькнуло своими гигантскими перевернутыми «стаканами» здание «Пулково», и мы оторвались от бетонной полосы – легко и мощно. Сразу пошел крутой набор высоты, и Ту воткнулся в облака. В салоне резко потемнело, мелко затрясло, и заложило уши.

«Папабили – какое забавное слово…» – подумал я, отворачиваясь от окна.

Череда пап семьдесят восьмого года, двое похорон и две интронизации, закулисная борьба мощных ватиканских группировок – вот точка приложения моих сегодняшних усилий.

Смерть Павла VI от инфаркта в августе этого года в моей истории никого не удивила – понтифику было за восемьдесят. А вот скоропостижная кончина его сравнительно молодого преемника, Иоанна-Павла I, происшедшая при подозрительных обстоятельствах почти сразу после интронизации, породила вал версий, будоражащих умы и десятилетиями позже.

Участники же последнего, октябрьского конклава оказались расколоты на сторонников двух претендентов – лидера консерваторов Джузеппе Сири, архиепископа Генуи, и более либерального Джованни Бенелли, архиепископа Флоренции. Кандидатура первого набрала большинство, но кардинал по личным соображениям опять (уже в третий раз!) отказался от папской тиары. Тогда и сошлись на подвернувшемся под руку поляке Войтыле, который оказался компромиссным решением для конкурирующих группировок.

«Какая тонкая, неочевидная историческая цепочка! – удивился я, исследовав ситуацию. – А где тонко – там и рвется. Тут можно поработать».

Сегодня я попробую отодвинуть смерть Павла VI хотя бы на несколько месяцев. Глядишь, и не появится Иоанн-Павел I, а там уже, после такого сдвига истории, у Войтылы не будет ни одного шанса… Не то чтобы это само по себе снимет польский кризис, но вот облегчить его течение может. Такими шансами в моем положении пренебрегать нельзя.

Получится или нет – не знаю. В определенном смысле это будет натурный исторический эксперимент. Случайно ли инфаркт настиг Павла VI вскоре после похищения и убийства виднейшего итальянского политика Альдо Моро? Они ведь дружили больше сорока лет, с довоенной поры, когда будущий папа был капелланом Федерации католических студентов, а Альдо Моро – ее молодым руководителем. После похищения политика «красными бригадами» Павел VI неоднократно предлагал себя на обмен, а после убийства – лично провел последнюю свою заупокойную мессу. Протянет ли его сердце хотя бы несколько дополнительных месяцев, если убрать этот стресс?

Я собирался проверить это на практике. Осталось исполнить задуманное: донести конверты до получателей – генерала Джулио Грассини в SISDe ^[5] и, копией, до надзирающего за ним Франко Евангелисти. Этого должно хватить. Они землю будут рыть хотя бы из чувства политического самосохранения.

Конечно, утечки неизбежны – латиняне болтливы, словно ветреные девицы. Без сомнения, о письмах из Москвы очень быстро узнает ЦРУ – вероятно, уже на предстоящей неделе. Соседи по континенту традиционно просвечивают Рим своими спецслужбами, а значит, к концу месяца в курсе будут и Лондон, и Стокгольм, и Бонн… Да и Берлин, пожалуй, тоже.

А масонскую ложу «Пропаганда-2» можно вообще считать почти официальным адресатом – оба министра-получателя являются ее членами. Конечно, от масонов там осталось только название: так-то это удобная, почти клубная форма прикрытия вполне традиционной специальной и полулегальной политической деятельности вокруг интересов влиятельных групп. Таких в Италии много, поэтому знать будут все.