Свет мой, зеркальце - Генри Лайон Олди Страница 8

— Два американо.

— Мне эспрессо.

— Один эспрессо и один американо.

— Заказ принят. Садитесь, вам принесут.

Дылда медлил, топтался у стойки. Пиджак он сменил на другой, джинсовый, с бордовым кантом на карманах. Пиджак был Дылде коротковат: наверное, кто-то убедил щеголеватого патологоанатома, что такой фасон удлиняет ноги, а значит, стройнит. Убедительный кто-то соврал Дылде, но Ямщику меньше всего хотелось сейчас обсуждать тонкости высокой моды.

— Коньячку? — спросил Дылда. — По пятьдесят?

— Спасибо, не надо, — отказался Ямщик.

— Детская доза! Сосудики расширим…

— Я не буду.

— «Старый Кахети», а? Ага, вон еще «Renuage», он мягче…

— Возьмите себе. Я ограничусь кофе.

— Ну, если передумаете…

Садясь за угловой столик у окна, Ямщик без интереса смотрел, как Дылда берет два по пятьдесят. Упрямый, подумал он. Упрямый осел. Надеется меня соблазнить. Нет, это я осел. Зачем я согласился? Неужели потому, что мне страшно оставаться дома? Мне, домоседу, моллюску, обитателю башни из слоновой кости?!

Столик, как и пиджак, оказался не по размеру: Ямщик при каждом движении боялся опрокинуть держатель с салфетками, лаковую стоечку с рекламой коктейлей, а то и сам стол, будь он проклят.

— Где вы взяли номер моего телефона? — задал он вопрос, когда Дылда с коньяком в руках, не доверяя официантам, вернулся к столику. — Не помню, чтобы я вам давал его.

Вопрос прозвучал агрессивно, но Дылда сделал вид, что ничего не замечает.

— Жена отыскала, — коньяк тяжко колыхнулся в бокалах, оставил на стенках маслянистые потеки. — Моя Натуся что хочешь найдет. Хотите сокровища Флинта? Вы только маякните, она найдет…

Захрипела кофемашина. Бармен выставил на стойку пару блюдец, разложил пакетики с сахаром, ложечки. Дылда наблюдал за действиями бармена с таким вниманием, как если бы смотрел «Паяцев» в La Scala, и Амброджо Маэстри уже запел пролог. Боится, понял Ямщик. Боится меня, боится предстоящего разговора; знает, чего хочет, но не знает, как начать.

— Извините, пожалуйста, — с изяществом слона в посудной лавке Дылда умостился напротив. Он пригубил коньяк, вернее, одним глотком ополовинил порцию и повторил, дернув щекой: — Извините, а?

— За что? — удивился Ямщик.

Он ждал чего угодно, кроме извинений. Дылда ни словом не заикнулся о своем намерении просить прощения, когда звонил Ямщику и настаивал на личной встрече. Настаивал? Вцепился мертвой хваткой, как бульдог в глотку соперника. Голос звериного прозектора журчал в мобильнике, соком белены лился в уши, вязал по рукам и ногам; таким проще уступить, чем объяснить, почему ты отказываешься, и Ямщик кивнул: «Хорошо, только поближе к моему дому. «Франсуа»? Да, эта кофейня устраивает. В пять тридцать, договорились…»

— Я не должен был, не имел права… — Дылда допил коньяк и с тоской посмотрел на второй бокал, которым собрался искушать собеседника. — Ну, распускать руки. И Натуся твердит, что я дурак. Я тогда выпил… Перебрал, скажу честно. Это я, да?

Он указал на полоску пластыря, украшавшую висок Ямщика.

— Нет, — успокоил его Ямщик. — Это я.

— Врете вы все, — Дылда решился повторить. Коньяк он глотал трудно, кадык ерзал под кожей, выпячивался острым клином. — Нарочно врете, чтобы меня успокоить. Лучше вы простите меня, и будем друзьями…

Этого только не хватало, испугался Ямщик.

— Прощаю, — торопливо сказал он. — С кем не бывает?

— С вами не бывает.

— Бывает.

— И опять вы врете. Вы — человек интеллигентный, вам ли рукоприкладствовать? Я и представить не могу, что вы кого-нибудь бьете…

Официантка принесла кофе. Девчонка, по виду — школьница, она украсила нос серебряным кольцом с гравировкой. Укрепленное в хряще между ноздрями, кольцо свисало до края верхней губы. В кольцо хотелось вставить веревку и повести официантку куда-нибудь, скажем, в стойло или на бойню.

— Вы пейте, — велел Дылда. — Пейте кофе, а то мне неловко.

— Давид, э-э…

— Давид Эрнестович.

— Давид Эрнестович, вы зря так переживаете. Это скорее мне надо извиняться. Я неудачно пошутил, и вы имели полное право…

— Не имел.

— Нет, имели. Я бы на вашем месте…

— На моем месте вы бы отомстили иначе, да? Вы бы вставили меня в книгу?

— В книгу?!

— Три «п»: пьяница, педофил, патологоанатом? — Дылда засмеялся, и лучше бы он этого не делал. — Персонаж на миллион долларов, гарантирую! Вы бы меня увековечили?

— Вы идите, — сказал Ямщик официантке. — Спасибо, нам больше ничего не надо.

Девочка закрыла рот, дважды хлопнула ресницами и, оглядываясь через плечо, едва ли не бегом вернулась к стойке. Там она поманила бармена, всунула губы тому в ухо и что-то горячо зашептала. Бармен хмыкнул и отвернулся. Три «п»? Бармена, завсегдатая тренажерок, густо покрытого цветными татуировками, не испугали бы и другие три буквы, хоть какие возьми.

— Коньяк, — спросил Дылда. — Вы вообще не пьете коньяк или только сейчас?

— Только сейчас.

— Это хорошо.

— Почему?

— Вот почему, — Дылда, нет, Давид Эрнестович, торжественный и величественный, раскрыл спортивную сумку, которую принес с собой, и извлек на свет божий подарочную упаковку «Арарата». — От чистого сердца.

— Нет, я не могу…

— Можете. Обязаны. И не вздумайте отказаться! Я стану преследовать вас с этим коньяком. Буду сидеть в подъезде у вас под дверью, стоять под балконом, пугать ваших соседей, — Дылда хохотнул, и опять зря. — Возьмите подарок, выпейте за мое здоровье, и я буду знать, что вы не напишете обо мне в одном из своих опусов. Я буду спать спокойно, и вы тоже. После коньячка-то, а? Кто хочешь заснет…

Господи, понял Ямщик. Боже мой, да ведь он смертно, до одури боится, что я выведу его в своей книге. Парк, вечер, шуршание листвы, девочка с виолончелью; тень выходит из-за каштана… Он боится попасть в книгу больше, чем в тюрьму.