Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин Страница 8

Я обшарил «потолок», но в гладкой поверхности не обнаружил ни единой выемки или выпуклости. Спустился обратно и попытался выяснить, куда еще можно попасть из этой комнатушки. Оказалось — никуда. Наблюдение, что тут нет ни дверей, ни окон, подтвердилось. Ни намека.

Тогда я поднял с пола металлическую болванку и принялся обстукивать ею стены, надеясь обнаружить пустоты, а значит, возможно, и потайные выходы. Но звук был одинаково глух и гулок везде. Везде вокруг моей кельи была пустота. Попробовал просто колотить железякой поувесистее в стену, но не только не смог пробить ее, но не оставил ни малейшего следа. Так же безрезультатна была и попытка пробить «потолок»…

Выхода не было. Нашлось, правда, узкое вентиляционное отверстие в одном из нижних углов комнатки. Но никаких шансов на спасение это не добавило. Сунул туда руку, но нащупал только гладкие стенки трубы. Покричал туда что есть силы… Но без толку.

Я взмок и основательно проголодался. Убедившись, наконец, что все попытки выбраться отсюда самостоятельно бессмысленны, решил ждать и беречь силы. Я уселся на пол, привалился спиной к прохладной стене, закрыл глаза и стал думать обо всем том невероятном, что произошло со мной за какие-то несколько дней. Я чудом спасен из автокатастрофы, погибнуть в которой должен был неминуемо. Я совершил путешествие во времени и попал в будущее. Я узнал, что являюсь законным наследником русского престола, и все, что мне нужно было, чтобы вступить в свои права, — добраться до столицы… Которая называется Москвой так же, как мой родной город! И вот вместо этого сижу тут, заточенный в душной и грязной темнице, и, возможно, тут-то и суждено мне подохнуть от самого пошлого голода.

Я начал плакать. Я всегда был чересчур раним, иногда слезы навертывались мне на глаза перед телеэкраном в момент счастливой развязки самой наибанальнейшей мелодрамы. Даже индийской. Но в подобных случаях старался прятать свою сентиментальность от окружающих. Здесь же скрываться было не от кого. Да и основания для расстройства были более чем серьезные. Так что поревел я вволю.

Самое ужасное, кстати, состояло в том, что я понял: оказывается, не отдавая себе отчета, я разработал для себя схему, благодаря которой мог без слез вспоминать о родителях, о друзьях, об Ольге… Она заключалась в том, что, не появись пришельцы из будущего и не спаси они меня, я бы погиб. И никому от этого было бы не лучше. А отсюда то, что я спасся, радость. Жаль, что об этом не знают мои близкие, но, если бы узнали, это была бы радость и для них. Так что можно считать, что живу я теперь и для них тоже и род наш продолжу. А раз так, то и горевать глупо.

Но теперь эта схема не работала. Все тщетно. Пусть и не по своей воле, но выходит, что я снова всех подвел…

Я плакал навзрыд, когда почувствовал, что кто-то коснулся моей ноги. Я протер глаза. Передо мной сидела здоровенная крыса. Я брезгливо отдернул ногу. Крыса отскочила в сторону, но уходить не собиралась. И смотрела она на меня как-то нехорошо. То есть, наоборот, уж слишком торжествующе. Если бы она умела говорить, она бы, наверное, восклицала: «Как много еды! Как мне повезло!..»

Тут я подумал: раз эта крыса откуда-то пришла, значит, выход есть! Я схватил металлическую болванку и запустил в крысу, стараясь не упускать ее из виду. Но чуда не случилось. Крыса юркнула в ту самую отдушину в полу, о существовании которой я прекрасно знал и без нее.

Я вновь прикрыл глаза. И понял, что хочу спать. Что ж, это хорошо. Во сне хотя бы не чувствуешь голода. Время пройдет незаметно, и, кто знает, может быть, за мной все-таки придут… Но крыса!

Я встал и заложил вход в ее нору несколькими железяками. Отодвинуть их грызуну будет не под силу.

Вернувшись на место, я почти сразу уснул, отметив, что с начала моего заточения прошло уже больше двенадцати часов.

Проснулся я от того, что почувствовал, как кто-то легонько теребит меня за плечо. Я вскочил, но, где нахожусь, сообразил не сразу. А в еще большее замешательство привело меня то, кого я увидел прямо перед собой.

Это была женщина. Похоже, молодая. Но ужасно безвкусно одетая и размалеванная. От ее цветастых юбок исходил кисловатый запах давно не мытого тела. И она прижимала к губам палец, призывая меня молчать.

— Тс-с, — прошептала она. И добавила с сильным акцентом: — Роман Михайлович.

При этом в моем отчестве она сделала ударение на «о».

— Да? — так же шепотом отозвался я.

— Роман Михайлович, — повторила она так, словно пробовала эти слова на вкус. А затем протянула мне сверток, который до этого держала под мышкой.

Это была одежда и провизия. В первую очередь, я конечно же, накинулся на пищу, разрывая упаковки из тонкого пластика, доставая и жадно запихивая в рот хлеб, вареное мясо, сыр, какие-то фрукты и что-то еще, природы чего я не понял. Но это и не имело значения. Главное, что это была еда!

Утолив голод, я развернул одежду. Какой-то клоунский наряд. Мятые зеленые штаны с золотыми лампасами и черная, покрытая аляпистыми красными цветами рубаха с кружевами на рукавах и на воротнике, Женщина умоляюще свела брови, и я понял, что надеть все это необходимо, иначе она не станет меня спасать.

Я переоделся. Но «красотка» никуда меня не повела, а присела передо мной на корточки и вновь прошептала:

— Тс-с… — показав пальцем вверх. И добавила: — дядья Сэм.

Это имя окончательно успокоило меня. Если нужно подождать, то я подожду. Я опустился на пол рядом с женщиной, и некоторое время мы сидели молча, почти не шевелясь. Но время от времени она касалась меня — то руки, то щеки, словно проверяя, каков я на ощупь. Или убеждаясь, что я существую. Внезапно она положила руку мне между ног и слегка погладила ею. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, а она залилась смехом, но тут же оборвала себя сама, повторив: «Тсс!»

Прошло еще около получаса, как вдруг сверху раздался шорох. Женщина, которую, как я к тому времени выяснил, зовут Ляля, потянула меня за рукав к скобам лестницы. Почва у нас над головами расступилась, и через трубу колодца засияли звезды корабельного потолка-карты.

Она поползла вверх первой, я двинулся за ней, и вскоре мы выбрались наверх. Ощутив, как по моему телу пробежал знакомый жар, я, воспользовавшись гравитатом, слегка приподнялся над травой. Ляля испуганно охнула, но при этом крепко ухватила меня за руку и поволокла за собой. Оглядевшись вокруг, я сообразил, что идти ногами будет безопаснее.

На лужайке, которая вчера еще была буквально стерильной, царил форменный бедлам. Здесь появилось человек тридцать мужчин и женщин, одетых примерно так же, как Ляля и я. Большинство из них валялись прямо на траве, сваленные, по-видимому, доброй дозой спиртного. Волны перегара и дружный храп подтверждали это.

Неподалеку от того места, где мы, осторожно оглядываясь по сторонам, выбрались на свет, был разбит латаный-перелатаный шатер. Что может быть нелепее, чем шатер на звездолете? Разве что костры. Они дымили. Да — костры на космическом корабле! Нелепость еще большая, чем шатры. (Позднее я узнал, что и то и другое абсолютно нефункционально, что это — дань традиции и особый шик.) Посередине поляны-пола, прямо в бесценную «умную» траву был вбит толстенный ржавый кол, и возле него, прикованный к нему цепями, сидел дядюшка Сэм.