Мы из будущего - Александр Шевцов Страница 8

— Че это? Че за дела?!

Угрюмый солдат, сидящий на Черепе, отвесил ему затрещину и хрипло сказал:

— Кажись, свои.

Услышав родную речь от незнакомцев, Чуха было воспрял духом и заорал изо всей мочи:

— Не надо, дяденьки! Мы свои, свои…

Спирт вырвался, попытался встать, но получил удар прикладом по затылку и потерял сознание. Красноармеец для надежности пнул его сапогом.

— Ты смотри, какой прыткий.

Через минуту следопыты лежали в ряд на животах, со связанными за спиной руками. В лунном свете белели их ягодицы. Череп попытался повернуть голову и разглядеть напавших.

— Менты, чего беспредел творите? Мы не при делах, мы в лесу заблудились.

К нему нагнулся усатый солдат, вероятно старший из напавших.

— А ну цыц, пацан, разорался. Будешь шуметь, немцы и нас огнем накроют.

Второй солдат, помоложе, обратился к усатому:

— Старшина, они голые, как ангелы.

— Где портки оставили, голодранцы?

— Там, на берегу. Купались мы. Никого не трогали, — пояснил Борман.

— Ага, купались они. А потом, значит, решили побегать по лесу? А че, погода хорошая, почему бы тут не побегать?

Четверо солдат обступили связанных следопытов, с любопытством рассматривая их. Красноармеец, ударивший Спирта, пошутил:

— Да им же все равно, ангелам. Они же бессмертные. Это ты, Латынин, мин боишься, а у них по этому поводу предубеждений нет.

Латынин щелкнул предохранителем автомата.

— Так у них же, у херувимов, крылья. Взмахнул и перелетел минное поле.

Красноармеец, связавший Чуху, видно более серьезный, спросил усатого:

— Ну, что с ними делать, Емельянов?

Старшина опустил автомат, снял с себя плащ-палатку и накинул ее на Черепа, после чего скомандовал остальным:

— Плащи им дайте, стыдобу прикрыть. А ты, Елин, сходи к озеру, проверь, что там и как. Только осторожней, шуму не подымай — хватит нам этого концерта. А этих в штаб, там выяснят, откуда такие ангелы прилетели.

Латынин помог Борману подняться.

— Ну, вставайте, соколики. Расправили крылышки и полетели.

* * *

Утро следопыты встретили в окопе на передовой линии обороны, босиком, сидя по щиколотку в грязи. Из одежды на них были только плащ-палатки, тяжелые от влаги и грязи. Сквозь густой туман моросил мелкий дождь. Рядом стоял Латынин, держа пленников под прицелом автомата. Он с любопытством разглядывал следопытов, которых просто трясло от страха и холода.

— Ну и лето! Все, воспаление легких с гарантией, — заныл Чуха, шмыгая носом.

— Обстановочка! — тоскливо ответил сидевший рядом Череп.

— Спирт, ты думаешь о том же, что и я? — спросил Борман.

Спирт многозначительно кивнул:

— Если бы мне башку не расквасили, я подумал бы, что сплю. А так уж больно реальный натюрморт вырисовывается.

Череп закрутил башкой, ошалело таращась то на одного, то на другого.

— Я в толк не могу взять, где мы и что происходит?

Борман, стараясь держать себя как можно более спокойно, пояснил:

— Напрягись и постарайся понять — мы, как бы это так помягче сказать, в прошлое попали.

— В какое прошлое?

— В какое?! В наше что ни на есть прошлое, отечественное. И, судя по всему, самое героическое и боевое.

Череп затряс головой.

— Это что, как в кино, раз — и все?

— Я не знаю, как в кино, а это как в жизни. Раз — и все!

— Ой, блин… Я понял. Попали, — запричитал Чуха.

Латынин передернул затвор автомата.

— Разговорчики!

За его спиной появился старшина.

— Встали, хлопцы, и пошли за мной. Командир ждет.

Следопыты гуськом по свежевырытым окопам, хлюпая босыми ногами по холодной грязи, поплелись за старшиной. С удивлением они рассматривали новый для них мир. У пулеметных гнезд, у мест для стрельбы из окопа, у входов в землянки стояли и сидели плохо одетые бледные худые красноармейцы. Кто-то из них курил, провожая безразличным взглядом следопытов, кто-то просто спал, прислонившись спиной к стене окопа, кто-то завтракал, хлебая из котелка, — словом, текла обычная фронтовая жизнь, которую следопыты с детства видели во многочисленных фильмах о войне.

Наконец-то впереди показался знакомый блиндаж. Сейчас он был цел и невредим. Емельянов приподнял камуфляжную сетку, пропуская их внутрь. Следопыты переглянулись и не без трепета вошли. Это было действительно страшно — оказаться в том месте, куда скоро должна была прилететь смерть.

* * *

За столом сидел военный средних лет, в кожаной тужурке, бледный, небритый, с грязной бинтовой повязкой на голове. Следопыты сразу узнали политрука Карпенко. Его военный билет они рассматривали у костра.

Борман не без содрогания перевел взгляд на тяжелую кобуру с хорошо знакомым наганом. Невольно он обратил внимание на то обстоятельство, что в блиндаже нет женщины, отчего у него на душе сразу стало легче — значит, взрыв произойдет не сейчас. Он хорошо запомнил обстановку в разрытом блиндаже. В нем будут убиты политрук Карпенко, медсестра и четверо рядовых красноармейцев без оружия.

Политрук посмотрел на вошедших усталыми глазами.

— Вы кто такие? Фамилии? Часть? Почему в таком виде? Драпали, сволочи?

Борман сделал шаг вперед.

— Простите, мы… Как бы сказать… Это покажется бредом, но мы ваши потомки. — Затем Борман чуть более уверенно и с пафосом добавил: — Мы из будущего.

Карпенко и Емельянов переглянулись. Политрук нервно постучал ладонью по столу.

— М-да… Где это, парень, тебя так шандарахнуло? Советую прийти в себя.

Борман продолжал настаивать, хотя понимал нелепость ситуации:

— Это правда. Война давно кончилась. Мир давно.

Наступила пауза. Борман покосился на стоящего в проеме двери Емельянова. Карпенко, отведя взгляд в сторону, тяжело вздохнул:

— Мир… Ну и как, мы победили?

Следопыты хором, наперебой загалдели:

— Победили… Сделали гада… Все хорошо будет…

Карпенко оборвал их, резко стукнув кулаком по столу.

— А знаете почему?

— Наше дело правое — враг будет разбит! — Затем Борман, вспомнив, чем заканчивался основной лозунг той эпохи, добавил: — Победа будет за нами!

Карпенко встал из-за стола и подошел ближе к следопытам.

— Правильно, а знаете почему? Потому что каждый должен быть на своем месте. Каждый! Приказ наркома обороны номер двести двадцать семь от двадцать восьмого июля слышали — ни шагу назад?