Друг и лейтенант Робина Гуда - Анна Овчинникова Страница 8

Lythe and listin, gentilmen,

That be of frebore blode;

I shall you tel of a gode yeman,

His name was Robyn Hode.

Robyn was a prude outlaw,

Whyles he walked on grounde:

So curteyse an outlawe as he was one

Was nevere non founde.

«Lyttle gest of Robin Hode, The First Fytte»

КРУГОВАЯ ПОРУКА

Первый из всадников, проезжая мимо, одарил девушку таким насмешливым взглядом, что я почувствовал себя отчасти отомщенным.

Жители Руттерфорда торопливо пятились перед новыми непрошеными гостями, на которых было надето не меньше железа, чем на молчаливом цербере Катарины. Только всадник, казавшийся главным, был без шлема, его голову прикрывал лишь кольчужный капюшон поверх войлочной шапки, зато его руки и ноги защищали железные пластины, и металлические бляхи поблескивали на налобнике его коня. Его сотоварищи носили бригандины и шлемы, напоминающие медные миски.

Тип в кольчужном капюшоне едва не наехал на скамью (люди, сидевшие на ней, в последний миг спаслись бегством) и лишь тогда соизволил натянуть увешанные бубенчиками поводья. Окинув взглядом крестьян, он заговорил громко, но — скучающим голосом, со странным гнусавым акцентом:

— Вице-граф Ноттингема повелел довести до сведения сокменов и вилланов Руттерфорда решение Великого совета. Вам надлежит собрать сумму, равную одной четвертой части стоимости принадлежащей каждому из вас скотины, и птицы, и прочего добра, — он заговорил громче, чтобы перекрыть поднимающийся шум, — и вручить оную сумму мытарям графства не позднее Михайлова дня!

Шум стремительно нарастал, растерянность на лицах начала сменяться отчаянием. Требование, которое только что выложил гнусавый тип, явно выходило за рамки повседневных неприятностей. Я окончательно это понял, когда, подталкиваемый односельчанами, вперед вышел староста и склонился в глубоком поклоне. Староста старался говорить спокойно, но его голос заметно дрожал:

— Благородный Моллар, в этом году мы уже заплатили погайдовый сбор и отработали аверерт. Мы сполна расплатились с мытарями шерифа. Господь свидетель, за нами не числится никаких недоимок...

— Что ты там бормочешь про аверерт, пес! — зарычал всадник, дернувшись в седле. — И какое мне дело до твоих вонючих недоимок?! Ты что же, хочешь оспорить волю Великого совета, мразь?!

Староста быстро попятился. Небо из голубого уже сделалось темно-синим, вечерним, и из густой тени под майским деревом кто-то вдруг громко сокрушенно произнес:

— Не гневайтесь, благородный господин! Клянусь спасением души, мы снимем с себя последнюю тряпку, чтобы помочь обнищавшим членам Великого совета!

Я сразу узнал этот голос, и не только я.

Замешательство руттерфордцев заметно усилилось, а рупор воли Великого совета привстал на стременах и загремел:

— Сейчас тебе и впрямь понадобится спасение души, мерзавец, когда я вышибу ее из твоего тела! Ты дрожишь над своим жалким барахлом, предатель, когда наш всемилостивейший король Ричард томится в плену, ожидая выкупа?!

Ответ пришел вовсе не оттуда, куда всматривался всадник, стараясь разглядеть неведомого наглеца. Катарина Ли вдруг ожила, сбросила сокола на гриву своего коня и подала голос.

— А разве кто-нибудь тревожился о выкупе, который запросили за моего отца, Симон де Моллар?! — взвизгнула она. — Разве Великий совет заботило, жив Ричард Ли или умер?! И разве мытари графства помогали мне собрать четыре сотни золотых, которые потребовали за отца язычники?!

Симон де Моллар обернулся и посмотрел на девушку через плечо.

— А с каждого рыцарского лена, — раздельно, с нескрываемой издевкой, проговорил он, — к Михайлову дню надлежит уплатить в казну по двадцать шиллингов...

— Что?!

Это взревел медведем спутник Катарины Ли — взревел так громко, что я невольно вздрогнул.

Развернув коня, Симон де Моллар порысил обратно по тропинке. Теперь он говорил на языке, которого я не знал, но который звучал для меня очень знакомо благодаря общению с Валькиной мамой. Это был французский или, во всяком случае, предшественник современного французского. И де Моллар произносил на нем отнюдь не куртуазные комплименты — судя по выражению его лица и по хохоту следующих за ним всадников. Он изощрялся в остроумии до тех пор, пока не поравнялся с Катариной...

И тогда его речь прервал смачный звук удара.

Нет, дочь крестоносца не наградила своего обидчика пощечиной, как, наверное, полагалось бы сделать знатной даме, она со всей силы ударила рыцаря кулаком в лицо — так, как били в драке здешние крестьяне.

Голова Симона де Моллара откинулась назад, вместе с кровью он выплюнул слова, каких я еще не слышал ни от подвыпивших вилланов, ни от «волчьих голов» из Шервудского леса. Де Моллар протянул руку, чтобы схватить Катарину за плечо, но не успел прикоснуться к девушке, как за нее вступились оба ее защитника.

Сокол вонзил клюв в запястье нормана, а секунду спустя арбалетный болт воткнулся в плечо де Моллара, пробив кольчугу и едва не вышвырнув того из седла.

Катарина подхватила сокола на руку, другой рукой рванула поводья и галопом поскакала прочь; ее спутник следовал за ней в десяти шагах позади и чуть сбоку.

— Ты, ведьма!.. — прорычал де Моллар. — Остановить ее!!!

Один из его воинов, у которого был арбалет, послушно вскинул оружие.