Сверхдержава - Андрей Плеханов Страница 8

— Кретины! — заорал Эдуард. — Бездельники! Им не в институте, им в колхозе работать! Ничего они мне не сделают! Никто меня не тронет! Да я им башки… Кто тебе это сказал?

— Чеботарев. Василий Леонидович. Знаешь такого?

Слова эти произвели магическое действие. Пыл Эдика резко угас. Очевидно, источник информации заслуживал уважения.

— Сволочи… — Эдик опустил голову. Сжатые кулаки его, лежащие на столе, мелко тряслись. — Сволочи, какие сволочи! Быдло… Быдло…

— Быдло, говоришь? — Глаза Давилы превратились в узкие щелки. — Это кто — быдло?! Марков, который бескорыстно подарил тебе четыре собственные формулы, на которых ты сварганил свою кандидатскую? Протасов Виктор Иванович, который двигал тебя, молодого и талантливого, который нянчился с тобой, помогал тебе прошибать советские дубовые инстанции, чтобы утвердили твои изобретения? Душевнейший Курякин собственной персоной, членкор, гранд отечественной науки, который не поехал на симпозиум в Риме, чтобы послать туда тебя? Это они — быдло? Или Яшка Гительсон, без которого из тебя был бы программист — как из меня балерина? Который до сих пор отлаживает тебе программы, а ты даешь ему копейки, пользуясь тем, что он — полный пентюх, хоть и еврей…

— У меня все деньги уходят на аппаратуру…

— Аппаратура, значит? — Жуков упер руки в боки. — Аппаратура! — произнес он патетически. — Дело хорошее. А то, что Марков лежит в больнице с гангреной ноги, — это несущественно. И никакой надежды на улучшение, потому что у него запущенный диабет, а денег на лекарства нет. Одну ногу ему уже отрезали, теперь вторую резать собираются. Какой пустяк! Или вот Протасов, бывший твой начальник отдела, ныне пенсионер. Два инфаркта, пенсия с гулькин нос, ныне большой специалист по собиранию пивных бутылок. По сравнению с твоей аппаратурой — сущая ерунда! Сам виноват, нечего было коммунизм строить. А Яшку-то ты за что так? Его же обижать грех — вроде как ребенка. Башка у него гениальная, а к жизни нашей он совершенно не приспособлен. Даже в Израиль свой свалить не может, потому что документы не в состоянии оформить.

— Водки… — хрипло произнес Эдуард. — Налей-ка мне водки. Ты предлагал вроде? Налей. Пусть мне плохо будет. А… Полстакана сразу. И так уже хуже некуда. После твоих-то слов.

Тут только обнаружилось, что из-за стремительного развития разговора немотивированно упущен главный элемент душевного общения, называемый «по стопарику». И хозяин переменил выражение лица на относительно несвирепое, и водочка появилась, и минимум закуски, как бы предвещающий последующее обильное горячее. И сели уже все трое, и подняли стаканы, в коих содержалось драгоценное успокоительное. Рука Эдуарда дрожала. Николай сохранял молчаливую холодность.

— Ну, за вас, — произнес Илья Жуков. До прежней радушной улыбки дело еще не дошло, но тон его стал душевнее. — За вас, друзей моих. Рад, что мы собрались здесь. Рад, ей-богу…

— За себя пить не буду, — сдавленно произнес Эдуард. — Раз я сволочь такая…

— Да ладно… Пей, Эдик. Не такой уж ты и плохой. Бывают и хуже…

— Плохо то, что правда все это. То, что ты про меня сказал. Сущая правда! Господи, какое же я дерьмо!

Ступин обреченно вздохнул, выпучил глаза и начал пить водку большими глотками. Видно было, что непривычен он к этому, но все же справился, не захлебнулся, даже не закашлялся. Только слезы выкатились блестящими дорожками на щеки.

— Закуси. — Давила подцепил на вилку обрывок лохматого соленого груздя и впихнул его в рот Эдика. — Знаю я, что совестлив ты, друг мой старый. Да только совесть твоя бездеятельна. Чтоб слезу пустить — на это она еще способна. А чтобы на дело подвигнуть — тут уж кишка слабовата. Вот и прячешься от окружающего мира. Надел на свою совесть черные очки. Не один ты такой. Страна летит вниз, в преисподнюю, со скоростью сбитого самолета. А уж как пассажирам этого самолета действовать — на их усмотрение. Кто мог, парашют себе приготовил, чтобы смыться вовремя за границу. Ты вот, например, из таких. А остальным… Судьба такая — разбиться и сгореть в огне.

— Ты это, палку не перегибай! — огрызнулся Ступин. — Ты это… Пессимист уж ты прямо. Не так уж все плохо. Когда-нибудь и у нас будет не хуже, чем на Западе. Не сразу, конечно. Лет через двадцать. Нажрутся те, кто сейчас у власти. Начнут делиться с теми, кто беднее. Российское общество накопит достаточный капитал, чтобы жить спокойно, без потрясений. Ведь все проходили через это. Все капиталистические страны. Подождать только надо.

— Сказки все это, — сказал Жуков. — У нас так не получится. Так вот, как у них, не получится, как бы мы ни старались.

— Почему это?

— Объясню тебе почему, любезный ты мой. Дело все в том, что работаем мы не на себя. И богатство российское не накапливается в нашей стране, как бы того тебе хотелось. Оно уходит. Утекает. Как вода сквозь пальцы. Вот скажи, за какие деньги ты предпочитаешь работать? За рубли или за доллары?

— За доллары.

— То-то. Все мы любим доллары. Маленькие иконки нашей теперешней веры. А что в результате получается? Вся страна вкалывает, и все то, что она произвела, так или иначе превращается в американские деньги. — Экономист выхватил из внутреннего кармана несколько десятидолларовых купюр и подкинул их вверх. Купюры гордо поплыли в воздухе, медленно опустились на пол. — Вот оно! Зеленая резаная бумага! Грош ей цена была бы, если бы не наша тупость! Это ж надо — огромная страна кишки из себя последние готова выдрать, только бы купить еще несколько тонн зеленой бумаги! А эти, за бугром, — они только рады. Работайте, мол, бедные глупые русские! Мы у вас все купим — и нефть, и лес, и руду, и золото! И баб ваших красивых купим! Только уж не обессудьте — купим по дешевке, потому что бумага наша зеленая очень хорошего качества, нам самим она очень нравится, и расставаться нам с ней жалко до слез. Вы уж нас очень хорошо попросите, чтобы мы у вас всю вашу дурацкую продукцию купили. И если вы, глупые бедные русские дураки, задницу нам хорошенько полижете, и поклянетесь в вечной верности, и пообещаете делать все так, как мы вам прикажем, то мы непременно раздобреем, и купим у вас все на корню, и даже напечатаем вам новой, свежей зеленой бумаги! Вот какие мы добрые и хорошие! — Жуков шарахнул стаканом по столу так, что тот едва не разлетелся вдребезги. — О каком накоплении российского богатства ты говоришь, Эдик? Миллионы, миллиарды долларов — за наши проданные по дешевке ресурсы! Кредиты еще берем — мало нам! И где все это оказывается через несколько месяцев? Да там же, за границей снова. В тех же заграничных банках. Из денег делаются деньги.

— Производство надо развивать… — пробормотал Ступин.

— Производство? Да кому оно нужно? В процессе делания денег из денег это лишний этап. Все везем из-за рубежа — любую дрянь подешевле, лишь бы накрутку побольше сделать! Что мы, у себя такое не можем производить? Да как два пальца обоссать! Только не производим. Знаешь, почему? Денег у нас нет на производство! Все деньги на закупку долларов уходят. Кто-то в зарубежные банки их кладет, кто-то в чулок прячет. Такие вот жмоты, как ты. А большинство народа и доллара-то живого в глаза не видело! Терпит народ, на что-то еще надеется. Смотрит, как бритые быки в «мерседесах» катаются. Только знаешь, терпение-то не бесконечно…