Отечественная война 2012 года - Александр Тюрин Страница 8

Грамматиков неловко повернулся, рванулся, разрывая сладкую сеть, которую сплела горгона Вера, бросился к открытой двери. Быстрее, быстрее, теперь вильнуть в сторону – летучая змейка пронеслась около его уха и воткнулась в фотографию прабабушки. Назад дороги уже нет. Другая синяя змейка пересекла его путь – надо перепрыгнуть или она рассечет все мягкие ткани, могут и яйца улететь...

Окрыленный ужасом Грамматиков взвился в воздух, кое-как удержался на ногах после приземления, уже в коридоре перескочил через натужно ползущую Марину Аслановну, отшвырнул полупрозрачного Стасика, в котором бултыхнулись моча и пиво... Наружная дверь квартиры была на одной старинной щеколде...

8

Он сразу соскочил на пролет вниз и тут же услышал. Снизу идут. Тяжело, вбивая массивные ноги в каменные ступени. Хорошо, что в доме уже лет двадцать не работает лифт...

Остается только путь наверх. На чердак. Там можно перескочить на соседнюю лестницу. Он так делал не раз, в детстве.

Андрей взлетел вверх на два пролета. Вот заветная дверца с огромным ржавым замком. Замок тут для видимости, он еще двадцать лет назад настолько проржавел, что спокойно открывался и закрывался пальцами...

Пятнадцать лет назад отец врезал дуба именно на этом месте. Почему он потащился на чердак, вместо того, чтобы позвонить в свою квартиру? Разыграл последний акт благородства, не захотел подыхать на глазах у своего болвана-сына? Или хотел доказать своей героической милиционерше-жене, что он не чемодан с соплями?

Тяжелые шаги приближались. Андрей ощутил то распирающее сочетание ужаса и бесстрашия, какое бывает только в детских снах. Отбросил замок и вошел внутрь...

Отчаянно заскрипели половицы, поверх них кружилась поземка из пыли. Фу-ты, там и сям в полу провалы. Кое-где остались лишь балки перекрытий, да и они не выглядят надежными. Со стропил, поддерживаемых покосившимися столбами, летит потревоженный пух и прах, копившийся тут десятилетиями. Из всех лампочек фурычит только одна, ближайшая, да и она, похоже, только усиливает сумрак.

Андрей сделал шаг и пол тревожно чмокнул под ногами. Потом пошел, напряженно вслушиваясь в стоны потревоженной древесной гнили. Впереди что-то хрустнуло, значит, надо взять левее.

Странные звуки донеслись сверху. Как будто кто-то шляется прямо по кровле. Ну, кто там может ходить? Отец Гамлета, брат Гамлета, сват Гамлета. Или, быть может, полтергейст моего папаши? Тьфу, отступись мысленная зараза...

И вообще то, с ним происходит с утра, – это просто набор детских кошмаров. Грамматикову даже стало на секунду обидно. Почему детских-то? Ему ж тридцать три. Может, потому что он – инфантил. Мамаша ему сопли вытирает и пирожками подкармливает, пока он заглядывает в грядущее.

Стоп, не думать. Сверху что-то громыхнуло, сейчас ринется вниз. Вот здесь деревяшка на одном гвозде, еле держится. Уже двадцать лет еле-еле... То, что было наверху, уже рядом с ним... Грамматиков сорвал деревяшку и, почти не глядя, махнул в сторону сгустившегося засопевшего мрака. Потом обернулся. Рядом никого не было. Прямо наваждение какое-то. Или, может, шизофрения? В прессе писали про случаи техногенной шизофрении, вызванной неумеренным потреблением стимботов...

И вдруг до него дошло. Есть же спички, самые обычные спички, которые он всегда кладет в задний карман треников – чтобы долго не искать, когда захочется чайку испить.

Зашипела старомодная серная головка и осветила нечто настолько новомодное...

На гнилых половицах лежит голый полупрозрачный труп. Тусклый свет растекается по нему муаровым рисунком. И половицы сквозь него просматриваются, особенно в районе грудной клетки. В основании черепа свет почти полностью поглощается, превращая мозжечок в черную дыру, словно бы всасывающую мозг. Но и там что-то поблескивает, искрит, микроразъемы, что ли... А гвоздь прямо в глазницу вошел.

Труп неожиданно перестал быть трупом. Так неожиданно, что Грамматиков едва не обмочился. Труп дернулся, рывком вытащил из своего глаза гвоздь вместе с деревяшкой. Глазница запузырилась, словно в черепе вскипел жирный бульон. Из нее быстро-быстро поползли червеобразные отростки, которые, шевеля красными головками, начали штопку...

Труп (или уже-не-труп) явно силился встать, Грамматиков беспомощно, как загипнотизированный кролик, наблюдал за этим, не в силах даже разжать пальцы, которых палил огонек спички. Но тут перекрытие треснуло под ожившим полуневидимкой, и он... чиркнув по дереву длинными, словно алмазными ногтями, не удержался и упал вниз...

Грамматиков не успел осознать своим развитым интеллигентным сознанием всей чудовищности совершенного им. Не до этого было. Огонек спички наконец разбудил его и он со стоном разжал пальцы...

Там, около двери, ведущей на соседнюю лестницу, стоит кто-то. Сзади тоже кто-то прячется, кажется, за дальним столбом... Остается последнее: подняться по ближайшему столбу, выбраться на крышу и пройти там до следующего чердака.

Грамматиков нащупал в кармане подушечку с наноклеем и, надорвав ее уголок, побрызгал спереди и позади. Спасите меня, вандерваальсовые силы! Потом полез по столбу, хватаясь за торчащие гвозди.

Когда Грамматиков уже выбирался сквозь рваную кровлю, снизу послышались вопли. Приклеились голубчики. Еще один рывок, и он на крыше.

9

«Голубчики» ползли за ним следом. В щели между разъехавшихся листов кровельного железа Грамматиков видел преследователей. Их лица были похожи на лица, пока на них не падал свет. Свет падал и проникал дальше. Вместо черепа – ваза, наполненная розоватой гущей, в которой ползают серебристые черви. Грамматиков сказал себе, что это всего лишь нервные волокна, играющие с отражением и преломлением света. «Всего лишь» – это успокаивало. Но эти глаза – васильки на хрустальных стебельках – производили в самом Грамматикове концентрированный ужас, который разъедал мышцы и превращал бицепсы в кисель. «Васильки» поворачивались то туда, то сюда и при каждом повороте становились заметными зрительные нервы, по которым бежали алые всполохи сигналов, чтобы превратиться в легкое сияние задних долей мозга.

– Не приближайтесь, – сказал Андрей Грамматиков, – или я спрыгну, мать вашу, честное слово.

Как-то по-бабьи это звучит. Пообещать спрыгнуть, а потом остаться на месте и предоставить себя насильникам. И зачем это я про «маму». Мама-мамочка...

Грамматиков нащупал в кармане еще одну подушечку с металлорганическим клеем. Время схватывания – три секунды.

Один из преследователей высунулся из щели и солнечный луч заиграл на его внутренностях, как будто облепленных сверкающей паутиной.

Грамматиков раздавил в руках подушечку с наноклеем и увидел в виртуальном окне рельеф из цепких острых атомных головок на своих ладонях.

Прозрачный урод цапнул Грамматикова по щеке, и кровь брызнула на кровлю. Но эту боль Андрей не успел как следует прочувствовать.

Один неловкий шаг, и он заскользил по мокрой кровле. Грамматиков вскочил, неловко дернул руками и сорвался с крыши.