Колдовство королевы - Брайан Наслунд Страница 8

Все обшарили взглядами опустевшее небо. Серокрылая кочевница по-прежнему следовала за ними, ничуть не встревоженная ни молниями Эшлин, ни уничтожением летучего корабля.

– Все чисто.

Эшлин встала и посмотрела за борт, на дымящуюся груду драконьих костей. Сощурила глаза, задумалась. Бершад покосился на ее руку. Дочерна обгоревшая драконья нить вплавилась в обожженную кожу Эшлин.

– Надо бы ее как-то снять, – заметил Бершад.

– Боюсь, это невозможно, да и времени у нас нет. – Эшлин притронулась к ожогу рядом с закопченной нитью, поморщилась от боли. – Проще наложить повязку. Но прежде всего надо спасти как можно больше обломков неболёта, пока все не затонуло.

– Зачем? – спросил Джаку. – Он же разрушен.

– Вряд ли это первый и единственный летучий корабль на всей Терре, – сказала Эшлин. – Но это первый и единственный неболёт, который я смогла уничтожить с помощью этой нити. Я обязана разобраться в его устройстве.

До самых сумерек Джаку и его команда вылавливали обломки из воды, пока Эшлин наконец не решила, что накопилось достаточно. Она отобрала из груды какие-то предметы и унесла их в каюту, где целых два часа сосредоточенно изучала добытое.

– Это явно баларская работа, но механизмы гораздо сложнее, чем обычные баларские часы, подъемные механизмы и всякая сантехника, – наконец сказала она Бершаду, поглаживая пластину, вырезанную из ребра громохвоста и утыканную стальными болтами; рядом лежал обугленный драконий череп с прикрепленными к нему шестеренками, клапанами и поршнями. – Мерсер Домициан ничего подобного не конструировал. Интересно, кто все это изобрел?

– По-моему, до этого додумался тот же мудак, который построил по заказу императора катапульты для массового уничтожения драконов, – сказал Бершад. – А еще отреза́л мне ноги в своем подземелье.

– Озирис Вард. – Эшлин кивнула. – Логично.

Бершаду совсем не хотелось вспоминать о пережитом.

– И что ты можешь сказать про эти механизмы?

– Они работают на драконьем масле, – объяснила Эшлин. – Вот эти трубки наверняка соединяются с двигателем – в одной видны следы драконьего масла, другая явно повреждена паром. Для того чтобы корабль держался в воздухе, необходима мощная двигательная установка, которая потребляет огромное количество драконьего масла. Но меня больше волнует не это.

– А что?

Она снова посмотрела на обломки:

– Костяк неболёта составлен из драконьих скелетов, потому что это единственный материал на Терре, который и достаточно легок для воздухоплавания, и способен выдержать напряжение, создаваемое двигателями при полете. Однако я не понимаю, как ему удалось остановить разложение драконьих костей. Единственный известный мне образец законсервированной кости я видела у тебя – твой кинжал из драконьего клыка. Как тебе удалось его изготовить?

Этот же вопрос Эшлин задавала Бершаду прошлой весной, когда отправляла его на убийство императора Баларии. Тогда Бершад ей солгал, потому что не хотел, чтобы она знала, кто он такой и на что способен. Но теперь не было смысла держать это в секрете.

– С помощью моей же крови, – ответил он. – Серокрылый кочевник цапнул меня за живот. Клык застрял в кишках. Роуэн его выдернул, отшвырнул в сторону и занялся раной. Клык, перепачканный моей кровью, угодил в котомку и провалялся там несколько дней. Потом я его обнаружил и заметил, что он размягчился, но не загнил. Я смыл кровь и заточил клык. После этого он снова затвердел, и с тех пор на нем не появилось ни царапины.

Бершад умолк. Ему невольно вспомнился Роуэн, а потом и убийца Роуэна. Мерзавец Валлен Вергун. Тот самый, кто отобрал у Бершада кинжал из драконьего клыка.

– Значит, твоя кровь законсервировала клык серокрылого кочевника. А теперь самка серокрылого кочевника следует за тобой через Море Душ.

– Мне всегда нравились кочевники, – сказал Бершад. – Наверное, я им тоже нравлюсь.

Эшлин не рассмеялась, а сосредоточенно наморщила лоб:

– Кровь… В общем, способ понятен, но вот объем…

– Что ты имеешь в виду?

– Сам посуди… – Эшлин указала на драконьи кости. – Не станет же Озирис Вард вспарывать живот таким, как ты, когда ему понадобится очередная кость.

Бершад пожал плечами:

– Этот псих еще и не на такое способен. Он запросто калечит людей. Вдобавок он упоминал, что на свете есть другие, такие как я… по его выражению, завязи.

– Но таких вряд ли много, ведь иначе алхимики знали бы о влиянии божьего мха на человеческое тело. А если этот феномен почти никому не известен, значит он чрезвычайно редко встречается. Однако же, судя по всему, Озирис Вард законсервировал десятки драконьих скелетов. Или даже сотни. – Эшлин осеклась, склонила голову, закрыла глаза и потерла виски. – Невероятно! Это просто невозможно представить.

– Десять лет назад ты не могла представить, что с помощью спинного волокна призрачного мотылька будешь кидаться молниями.

– Верно. Но здесь, в трюме, среди драконьих костей и металлических шестеренок, все это никак не поможет мне разобраться, как именно создан неболёт.

Эшлин вздохнула, коснулась своей перебинтованной руки, поморщилась от боли.

– Как ты вообще себя чувствуешь? – спросил Бершад, пытаясь отвлечь ее от тяжелых мыслей.

Эшлин отвернулась от груды костей и металла, осторожно размотала повязку. Драконья нить впилась в руку, как корни тысячелетнего дайна в землю. Кожа вокруг закопченной нити побагровела и покрылась волдырями, но остальная рука выглядела здоровой.

– Такое ощущение, что кость сплавилась с чем-то чужеродным. – Она ковырнула ногтем кожу у самой нити; выступила кровь. Эшлин размазала алую каплю по закопченной нити и несколько раз согнула руку; ничего не произошло. – Удалить нить невозможно. Но и разрядов молнии больше не получится.

– Значит, моя кровь уничтожила свойства нити? – Бершад плеснул охлажденное рисовое вино в чашу и протянул ее Эшлин.

– Не уничтожила, а изменила, – ответила она, пристально разглядывая свое запястье. – Нить больше не создает молний, но я ощущаю ее энергию в костях. Как жар. Это кое-что объясняет.

– Что именно?

– Нити разогревают кровь призрачных мотыльков, потому драконы этой породы и гнездятся на зимовьях в северных пределах Терры. Там же зимуют и наги-душеброды, но они зарываются в подземные берлоги, где теплее, и впадают в спячку. А во время спячки кровь у них загустевает.

Эшлин умолкла, провела пальцем по зигзагообразным шрамам над жилами на предплечье. Там, где шрам пересекался с нитью, синеватый рубец почернел.

– Если бы нечто подобное случилось два дня назад, я бы обрадовалась. Все, что произошло в Незатопимой Гавани… все эти тысячи погибших… Я убила их в считаные секунды. И красноголова тоже. Никто не должен обладать такой силой, хотя она и спасла нам жизнь. Но сейчас, когда появились эти неболёты… Мне очень нужна действующая нить. Но ее больше нет.