Ниточка к сердцу - Эрик Фрэнк Рассел Страница 8

Утром после завтрака Моури покинул отель. Не обращая внимания на вереницу такси-динокаров, сел в автобус, проехал пару остановок, вышел и пересел на другой. Подобный маневр он повторил еще раз десять, чемодан при этом то оставлял в камере хранения, то возвращался за ним, чтобы запутать следы. Вероятно, его никто и не выслеживал, но лучше заранее предусмотреть все варианты.

Например:

– Кайтемпи. Проверка. Покажите регистрационную книгу. Хмм… Все те же лица. Разве что вот этот Шир Агаван… Кто он такой?

– Лесничий, кажется.

– А документы вы видели?

– Да, сэр. Конечно. Все в порядке.

– Где он работает?

– В министерстве природных ресурсов.

– На карточке был штамп министерства?

– Не помню. Наверное, да. Точно не скажу.

– Что значит «не скажу»? Вы же знаете, что при проверке первым делом спрашивают про штампы!

– Простите, сэр. Я не могу помнить каждого гостя за всю неделю.

– А надо!.. Ну да ладно. Не думаю, что с этим Агаваном будут какие-то проблемы… Хотя все равно проверю – пусть знают, как серьезно я отношусь к службе.

Звонок, короткий разговор, потом резкая тирада:

– В списках министерства нет никакого Шира Агавана! У этого типа поддельные документы. Во сколько он выехал из отеля? Не упоминал, куда собирается? Может, нервничал или волновался? Да отвечай уже, ты, идиот! Дай ключ от его номера, надо обыскать. Он уехал на динокаре или ушел пешком? Как он выглядел? У него был с собой чемодан? Какой именно? Ну же!

Вот что значит прятаться не в какой-нибудь глухой норе, а у всех на виду. Моури рискует, крепко рискует, и вряд ли в застенках Кайтемпи его утешит мысль, что попался он по чистой случайности. Помощи ждать неоткуда, а значит, надо всегда быть на шаг впереди соперника.

Убедившись, что его не выследит даже самая пытливая ищейка, Моури втащил чемодан на третий этаж дешевой гостиницы: в свои новые двухкомнатные «апартаменты». Воздух здесь был спертым и вонял кислятиной; остаток дня пришлось потратить на уборку, чтобы привести номер в относительно жилой вид.

Найти новоприбывшего тут будет гораздо сложнее. Хозяин, неприятный тип с бегающими глазками, не спросил никаких документов – тем более «Гаст Хуркин, служащий железной дороги» оказался достаточно честным и глупым, чтобы внести арендную плату на месяц вперед. Сомнительные постояльцы в здешних местах были только на руку – в карманах у них, как правило, водилось гораздо больше монет.

Закончив с уборкой, Моури купил газету и пролистал ее от корки до корки – пишут ли что-нибудь насчет вчерашнего?

О провокационных листовках не было ни слова. Сперва Моури огорчился, но, вчитавшись внимательнее, воспрянул духом.

Само собой – о подпольной организации борцов с военным режимом не решился бы написать ни один журналист. Конечно, редакторы, будь у них такая возможность, поместили бы сенсацию на первую полосу, однако цензура просто-напросто не пропустила бы провокационный сюжет.

Так или иначе, начало положено. Чем дольше правительство будет умалчивать о листовках, тем громче начнут шептаться на улицах люди, тем чаще они станут задавать провокационный вопрос: «Что еще важного от нас скрывают?»

Так будут говорить сотни, тысячи граждан, и загадочное сочетание «Дирак Анджестун Гезепт» разлетится по планете, обрастая новыми и новыми слухами – а все потому, что власть имущие побоялись заговорить об оппозиции вслух.

А раз они испугались мелкой и никому не известной организации, так ли все хорошо, как говорят по радио?

Даже самая безобидная инфекция перерастет в эпидемию, если охватит достаточно большую территорию. Поэтому на следующий день Моури отправился в Радин – город в шестидесяти семи километрах к югу от столицы. Население – триста тысяч человек, собственная гидроэлектростанция, бокситовый рудник и алюминиевый заводик.

Он сел на первый утренний поезд, полный пассажиров. Здесь были угрюмые рабочие, согнанные войной с привычных мест, скучающие солдаты, самодовольные чиновники и прочий бесцветный люд. Прямо напротив устроился в кресле толстопузый тип, похожий на свинью, – ходячая карикатура на местного министра продовольствия.

Поезд тронулся в путь. На каждой станции входили и выходили люди. Толстяк, не удостоив Моури даже взглядом, высокомерно отвернулся к окошку, а потом и вовсе задремал, растопырив во сне жирные губы. Спящим он еще больше походил на свинью, для полноты картины не хватало разве что яблока во рту.

Когда до Радина оставалось километров сорок, дверь вагона вдруг распахнулась и вошел полицейский в сопровождении двух громил в штатском.

Они остановились возле ближайшего пассажира.

– Ваш билет, – потребовал полицейский.

Тот испуганно достал проездной. Полицейский оглядел его с обеих сторон и передал своим спутникам.

– Документы.

Идентификационная карточка подверглась той же проверке. Полицейский рассматривал ее небрежно, вроде как по надобности, а вот типы в штатском только что не пробовали пластик на зуб.

– Пропуск.

Его, как и билет с карточкой, тщательно изучили. Затем документы вернули владельцу. Тот облегченно перевел дух, а полицейский обратился к следующему пассажиру:

– Ваш билет.

Моури, сидя в глубине вагона, наблюдал за процедурой с любопытством и некоторой тревогой.

На седьмом пассажире тревога переросла в откровенный страх.

В этот раз документы почему-то изучали дольше обычного. Пассажир, само собой, занервничал. Проверяющие заметили на его белеющем лице капли пота и хищно уставились на несчастную жертву.

– Встать! – коротко велел один из типов в штатском.

Тот послушно вскочил. Его заметно пошатывало, хотя поезд шел довольно ровно. Под присмотром полицейского громилы быстро, выдавая богатый опыт в этом деле, обыскали пассажира. Перетрясли все карманы, изучили их содержимое и запихали на место, потом бесцеремонно ощупали беднягу с головы до ног.

Ничего не обнаружив, один из «штатских» выругался сквозь зубы и рявкнул на жертву:

– Чего тогда трясешься?

– Я… Мне нехорошо, – промямлил тот.

– Да ну?! С чего бы?

– Меня укачивает. Всегда тошнит в поезде.

– Угу, бреши дальше. – Взглянув на напарника, громила нетерпеливо махнул рукой: – Ладно, садись уже…

Пассажир, едва дыша, упал на свое место. Он весь пошел пятнами; казалось, еще чуть-чуть – и его впрямь стошнит. Полицейский презрительно фыркнул и перешел в следующий ряд.

– Ваш билет.

До Моури оставалось человек десять. За документы он не беспокоился, они пройдут любую проверку, обыск – другое дело. С одним полицейским он, допустим, еще справился бы, но вот эти два типа наверняка из Кайтемпи. Если заберутся ему в карманы – все, конец. И спустя какое-то время, когда на Земле поймут, что молчание затянулось, Вулф равнодушно велит другому простофиле: