Гарвардский Некромант - Александр Панчин Страница 8

– Как я понимаю, вы сейчас говорите о биологических последствиях генной модификации червей. Но почему вы думаете, что эти механизмы имеют какое-то отношение к последствиям гуманизированных жертвоприношений?

– Мы просто считали, что что-то может произойти иначе. До сих пор мы изучали только человеческие гены, связанные с долгожительством. И, повторюсь, мы пытались ставить разумные биологические опыты, а не просто изучать «магию». Эти генетические изменения интересны сами по себе.

– А как вы приносили в жертву червей?

– Элементарно. Мы умертвляли их с помощью нагретой иголки, вручную, под микроскопом. Наш «ослепленный» исследователь получал либо обычного, либо гуманизированного червя и убивал его. На этот раз обошлись без заклинаний. Во время жертвоприношения мы помещали случайно отобранных обыкновенных червей в чашку Петри неподалеку. Сначала мы хотели сравнить продолжительность жизни червей, подверженных двум типам жертвоприношений…

– Она отличалась?

– Да. Смерть червей с человеческим геном FOXO3A продлевала сородичам жизнь в семь раз!

– Невероятно! А черви с генами BCL2 и Connexin 26?

– Их смерть не влияла на продолжительность жизни сородичей, насколько мы могли судить. Но позже Мэри заметила, что и с ними происходило кое-что странное. Похоже, обычные черви, которые присутствовали во время этих жертвоприношений, получали иммунитет к голубой волне смерти. Некоторые черви просто отказывались умирать после воздействия раскаленной иглы!

– Не может быть!

– Еще как может! Сначала в многочисленных экспериментах мы установили, что можно предотвратить запуск голубой волны смерти. Потом Мэри предложила попробовать остановить этот процесс в реальном времени. Идея казалась простой: мы запускаем волну в самом обычном черве и убеждаемся, что она распространяется. Затем совершаем жертвоприношение и смотрим, остановило ли оно волну. Одни черви погибали. Но другие словно регенерировали – на наших глазах распространение голубого свечения прекращалось, а потом и вовсе исчезало. Такого никогда не происходило, если мы приносили в жертву обыкновенных червей или червей с человеческим геном FOXO3A. В итоге мы решили испытать пределы этого эффекта и совершить жертвоприношение в присутствии практически мертвого червя.

– И?

– Он возвращался к жизни. Мы пришли к выводу, что научились воскрешать мертвых! Правда, только мертвых червей и лишь в течение нескольких часов после момента, который мы посчитали смертью. Но все же этот результат довольно впечатляющий.

– Мне кажется, по вашей истории можно снять неплохой фильм ужасов. Ползучие мертвецы… А можно и религию основать!

– На самом деле мы потом столкнулись с чем-то похожим на религию, возникшую вокруг наших опытов. Но об этом чуть позже. Сначала я закончу историю про нематод. Видите ли, черви – сложные животные. Некоторые процессы у них могут идти лишь в одном направлении. Клетки червей не могут снова собраться, если уже самоуничтожились. Червь не может жить без кишки – ему неоткуда брать питательные вещества. Результаты наших опытов не имели никакого смысла!

– А вы и правда наблюдали, как клетки снова собираются из останков?

– В том-то и загвоздка. Мы предположили, что это необходимое условие для воскрешения червей. Но каждый раз, когда мы пытались визуализировать процесс, чтобы разглядеть возвращение к жизни на уровне клеток, эксперимент проваливался. Червь погибал.

– Это очень похоже на «эффект наблюдателя» в квантовой механике. Помните? Наблюдение за феноменом влияет на феномен…

– Это потому, что любое наблюдение требует какого-то физического взаимодействия. Наблюдатель в известном эксперименте с двумя щелями – не ученый, а макроскопический инструмент, который он использует. Проводить измерение над частицей – это как пытаться определить скорость автомобиля, тараня его трактором. Конечно же, поведение машины меняется. Но мы не ожидаем, чтобы автомобиль начал двигаться иначе лишь потому, что чья-то сетчатка уловила отраженные от его поверхности фотоны. Масштаб взаимодействия, необходимый для наблюдения за машиной, пренебрежимо мал по сравнению с физическими силами, заставляющими ее двигаться.

Чтобы червь воскрес, надо, чтобы восстановились мертвые клетки или чтобы существующие живые поделились и заняли их место. Должен произойти какой-то высокоуровневый биологический процесс, требующий энергии. Если мы, конечно, не хотим нарушать законы физики. Наблюдатель с микроскопом влияет на клетки червя не больше, чем на движение автомобиля, обращая на него свой взгляд. Случайная флуктуация температуры в комнате, или содержание питательных веществ, или генетическая мутация в одной из клеток червя повлияли бы на него куда больше, чем все наши наблюдения, вместе взятые.

Результаты опытов казались какой-то таинственной чепухой, поэтому мы решили посмотреть на жертвоприношения червей под другим углом. На новые эксперименты нас вдохновила физика.

– А можно поподробнее?

– Нашей неугомонной Мэри пришла в голову восхитительная идея. Мы знали, что ритуал не работает, если животные находятся далеко. Но мы не пробовали изучить, как эффект уменьшается с расстоянием. Например, сила гравитационных, электрических или магнитных взаимодействий убывает с квадратом расстояния между двумя объектами. Сильное взаимодействие, которое держит атомы вместе, как и слабое, ответственное за радиоактивный распад, работает лишь на коротком расстоянии.

Мэри хотела узнать, каковы правила в нашем случае. Она помещала червя с человеческим геном Connexin 26 в чашку Петри, размещенную в центре лаборатории. Потом запускала голубую волну смерти в обычном черве и помещала его на определенном расстоянии от первого. Через полчаса Мэри приносила первого червя в жертву, а еще через полчаса измеряла, как далеко продвинулась голубая флуоресценция в кишке второго. Она повторяла этот эксперимент много раз, меняя расстояние между червями. Казалось, жертвоприношения дают эффект вида «все или ничего»: либо распространение голубой волны практически прекращается, либо ничего не происходит. Оба результата могли быть получены на любом расстоянии, но с увеличением дистанции «ничего» происходило чаще.

«Помещение нашей лаборатории слишком мало, чтобы поэкспериментировать как следует. Могли бы мы использовать зал Анненберг-холл?» – спросила у меня Мэри, когда мы обсуждали результаты ее опытов. Я сделал пару звонков, и поскольку мы не изучали никаких опасных химических соединений, нам дали разрешение пользоваться залом по вечерам, когда он был пуст.

В Анненберг-холле мы размещали червей на большем расстоянии. Если они находились в разных концах зала, на расстоянии около 46 метров, жертвоприношение ни к чему не приводило. Мэри еще раз убедилась, что вероятность того, что ничего не произойдет, стремительно возрастает с расстоянием. Максимальное расстояние все-таки существовало и составляло около 28,5 метра. Впрочем, мы не были уверены, что вероятность эффекта на такой дистанции равнялась нулю, а не просто стремилась к нему. Еще Мэри обнаружила, что контейнеры из свинца или железа, а также с вакуумной прослойкой не защищают червей от паранормального воздействия.