Агафонкин и Время - Олег Радзинский Страница 79

Меня убедило, что он знал про меня все. Все. Словно прожил мою жизнь – невидимая тень, всегда за спиной: обернешься и не увидишь, потому что опять за спиной. Словно бегал со мною по поселку офицеров в Чойр-2, качался на качелях с Леной Голубевой (что с ней стало?) и сидел рядом на жесткой лавке с белой маской на лице в “уазике” санитарной службы 243-й авиационной дивизии 23-й Воздушной армии Забайкальского военного округа, когда сержант Целенко вез нас с отцом к поезду с закрытым вагоном особого назначения. Будто прожил со мною девять лет в Аhаабыт Заимката и слушал по вечерам, как старый Михай из большой – на десять человек – палаты в конце коридора играет на хомусе и тянет, подпевает, подвывает вибрирующей варганной мелодии:

Уруннуурэ дьиэлэрбэр

Урумэччи боуолларбын

Харалыыра дьиэлэрбэр

Харангаччы боуолларбын

– Что это за песня? – спросил Агафонкин. – Я, когда смотрел вашу Линию Событий, прослушал ее множество раз, но смысла, конечно, не понял. О чем пел Михай?

О чем пел Михай? “Уруннуурэ дьиэлэрбэр” – женская песня. Девушка обещает любимому:

В белом-светлом доме моем

Бабочкой бы стала я,

В черном-черном доме моем

Ласточкой бы стала я.

То есть какой бы ни был дом, не удержишь – улечу. Обычная женская история. Мне ли не знать.

Уруннуурэ дьиэлэрбэр…

– Зачем я вам нужен, Алексей?

В белом-светлом доме моем…

Агафонкин засмеялся. Он был похож на молодого Брэда Питта с вьющимися каштановыми волосами и влажными зелеными глазами.

– Иннокентий, – сказал Агафонкин, – как правило, мне удается объясниться с людьми в разных эпохах даже при отсутствии общего языка. Потому что они меня ожидают: хранят предметы – Объекты Выемки, данные им либо их предкам, и знают, что однажды за ними придут. И расплатятся за службу. Или ожидают Доставку. Одно из двух. В этом же случае мне нужно забрать Объект Выемки – юлу – у человека, который ничего не ожидает: с ним не было уговора на хранение. К нему пришел посторонний человек – Мансур – и дал юлу. Теперь являюсь я и требую ее отдать. Сложная ситуация; поэтому я предпочитаю иметь рядом кого-то, кто и выглядит, и говорит привычно для нынешнего хранителя юлы. Вы – моя страховка. Поможете объясниться, заберем юлу и обратно. Вернемся в тот же момент, откуда отправились. Никто и не заметит.

Врал? Знал? Планировал? Очень даже может статься. Я теперь никому не верю. Кроме Бортэ.

– А как с ним объяснился Мансур?

Харалыыра дьиэлэрбэр…

– Мансур? – Агафонкин отпил чай и поставил кружку на место – не понравилось? – А почему бы вам не спросить его самого? – Он обрадовался своей мысли, хотя, конечно, обдумал все заранее: – Приходите в гости, Иннокентий. Посидим, поговорим.

В черном-черном доме моем…

Мне понравилась Квартира: пустая тишина, простор, мало мебели. Мансур – в старых спортивных, лоснящихся от заношенности штанах и неподходящей к ним клетчатой рубашке – долго молчал, рассматривая меня, затем позвал Агафонкина на кухню и что-то ему сказал. Я услышал обрывок фразы “…как вариант”.

Может, тогда у Агафонкина и родился план?

Бабочкой бы стала я. Ласточкой бы стала я.

Не стану: отращивать крылья – для женщин. Наше дело – строить им дома, из которых они потом улетят.

Мансур поздоровался и спросил, хочу ли пить, есть. Я не хотел, но знал, что отказываться невежливо.

– Черный, без сахара.

– Сахара все равно нет, – грустно сказал Мансур. – Раньше Митек закупал, а теперь Алексей ни о чем не заботится. И денег не дает на хозяйство.

Кто такой Митек?

– Тебе дай, – покачал головой Агафонкин. – Ни сахара потом, ни чая. Ни тебя. Сам куплю, когда будет время. – Онвзял мою облепленную снегом куртку и повесил на вешалку в темноватой, с неровными стенами прихожей. У шкафа с раздвижными дверьми, где, должно быть, висела одежда хозяев, стояли высокие кавалерийские сапоги, какие я видел в кино про старую – досоветскую – жизнь. Агафонкин заметил мой взгляд, но ничего не сказал.

Мы сели в большой комнате: Мансур у застеленного клеенкой стола, я на диване. Агафонкин остался стоять, переводя взгляд с меня на Мансура и обратно. Все молчали. Квартира тоже молчала, только кран в кухне – кап. Кап-кап. Кап-кап-кап-кап. Кап. Было неудобно держать в руках чашку с чаем, а поставить – не на что. Так и сидел с чашкой в руках.

– Мансур, – попросил Агафонкин, – Иннокентий готов помочь нам забрать юлу. Он, однако, не совсем – и понятно, как еще? – верит моим словам. Сам понимаешь: путешествие во времени – нечто из области фантастики. Поэтому прошу тебя рассказать Иннокентию, что ты сделал с юлой. Что ты рассказывал мне.

Мансур ничего не ответил, словно не слышал. Сидел, глядя перед собой, чуть поверх моей головы, высматривая что-то, видимое ему одному, в грязных московских сумерках. Затем улыбнулся.

– Лучше один раз увидеть, – сказал Мансур. – Так быстрее поверит.

– Согласен, – кивнул Агафонкин. Он подошел к шкафчику между ослепшим телевизором и столом, открыл нижнюю дверцу и достал запечатанную бутылку водки. Поставил на стол. – Я подготовился.

Мансур весь подтянулся, напрягся, вытянул шею, словно пойнтер, делающий стойку на болотную птицу. Он смотрел на бутылку не отрываясь.

– Закусишь? – спросил Агафонкин.

– Можно. – Мансур открыл водку, понюхал бесцветный воздух у горлышка, поморщился. – Хотя так быстрее заберет.

Агафонкин вышел, постучал какими-то дверцами на кухне и вернулся с тарелкой, на которой лежала нарезанная подсохшая колбаса.

– Хлеб кончился, – сказал Агафонкин, поставив тарелку на стол рядом с Мансуром. Тот не ответил и как-то странно затих.

– Ты уверен, Мансур, что хочешь это делать? – спросил Агафонкин.

– Выпить-то? – Мансур засмеялся. – Уверен. А остальное – по необходимости.

Мансур допил чай из кружки и не торопясь налил ее до краев водкой. Выпил, обхватив пятерней, как стакан, и странно причмокнул влажными губами. Повертел кусочек колбасы в коротких, покрытых мелкими морщинками, пальцах, есть не стал, положил на тарелку.

– Значит, так, – сказал Мансур. – Жил-был мальчик. И звали его Темуджин.

* * *

Он не сразу нашел болото. Солнце слепило – запущенный в прозрачное низкое степное небо маленький оранжевый шар. Темуджин однажды видел такой – в отцовском становье на Сэлэнгэ. Ему было шесть зим.

Шар принесли странствующие чжуржэньские фокусники. У них были войлочные шапочки с кисточками и длинные, подбитые войлоком, халаты. Чжуржэни ели свою еду. Они хранили огненный шар в большой железной шкатулке с китайскими иероглифами, ползущими – причудливые пустынные ящерицы – сверху вниз. Или снизу вверх. У китайцев не разберешь.