Блеск минувших дней - Гай Гэвриэл Кей Страница 78

Скарсоне Сарди, Верховный патриарх Джада в Родиасе, величайший священнослужитель в мире, созданном Богом, поднял руки над головой, соединил кончики пальцев и сделал знак солнечного диска, провозглашая окончание утренней службы.

В изящно расписанной часовне Патриаршего дворца раздался привычный шорох – люди поднимались с колен и распрямлялись.

Сарди был единственным, кто имел право поднимать руки в подобном жесте, вычерчивая знак диска в конце утренней службы, но наверняка Восточный патриарх в Сарантии поднимал руки над головой в том же жесте. Сарантий осадили ашариты, но он пока выдерживал осаду за тройными стенами, славящимися своей толщиной.

Остальные обитатели мира джаддитов, в том числе герцоги и короли, делали знак диска на уровне сердца. Верховный патриарх, наследник тысячелетней традиции, выполнял этот символический жест, вскинув руки высоко над головой, – от имени всех детей Бога.

Очевидно, немало людей погибло, пока этот знак утвердился и стал традиционным, но было это, насколько понимал Скарсоне, давным-давно.

Да защитит мудрый и всеблагой Джад тех, кто поклоняется ему должным образом, благочестиво подумал патриарх.

В эти минуты ему полагалось думать именно так, но он был голоден и раздражен и не стал продолжать благочестивые размышления. Рано утром принесли доклад о Бискио. Неприятный доклад о предстоящей ужасной осаде, которую устроит наемная армия его дяди, в данный момент направляющаяся покорять этот город.

Разве осады не всегда ужасны? Разве случались приятные осады? Скарсоне понятия не имел, чего от него хотят люди в данном случае. Его дядя Пьеро внушал ему ужас – это во-первых. А во-вторых, все уже давно знали, что предстоит осада.

На этот случай самый умный из его секретарей придумал несколько формулировок для письма. В нем настойчиво выражалась надежда, что все участники любого конфликта, нарушающего мир в Батиаре («Какой еще мир в Батиаре?» – спросил тогда Скарсоне, вызвав смех, чем он был весьма доволен), сделают все от них зависящее, чтобы избежать ненужных страданий невинных людей.

Скарсоне подписал три копии письма, по одной – для Фиренты и Бискио и одну – для здешних архивов. Патриарх никогда не видел этих архивов. Он понимал, что они очень древние, и живо представлял себе пыль, выцветшие, крошащиеся листы бумаги, крыс.

Отправляясь обедать, патриарх все же на короткое время задумался о том, как могут выглядеть нужные страдания невинных людей.

* * *

Елена никогда еще не оказывалась в тех краях, куда пришла война.

Наверное, это можно было назвать подарком судьбы, так как война шла почти повсюду, такое тогда было время. Весна означала выступление армий, это все знали. Елена слышала истории о войнах всю свою жизнь, но сейчас это была не история, в этом году приход весны означал угрозу маленькому, обнесенному стенами городку Донди, в котором она жила.

В свете предстоящих событий совет распорядился очистить город от всех нищих и бездомных. Киндатов тоже заставили уехать. Их было немного, и они не были бедными или бездомными, но их выдворили.

Елене объяснили (один из киндатов, между прочим), что, когда во время осады начинается голод, считается – и этот взгляд поддерживает истинная вера, – что кормить иноверца – напрасный расход еды и почти святотатство.

Тот человек, его звали Карденьо, а предки его жили в Эспераньи до того, как киндатов изгнали оттуда, одним из первых покинул Донди. Когда зима уже подходила к концу, он собрал свое имущество и уехал вместе с семьей, четырьмя повозками и шестью охранниками. Дом и торговые помещения Карденьо продал, хотя Елена понимала, что при таких обстоятельствах он вряд ли много за них выручил.

Они с Еленой подружились, когда она помогала его жене разродиться третьим сыном. Карденьо решил уехать в Фиренту. В этом была своя ирония, и Елена слышала ее в голосе Карденьо. Ведь Фирента была тем самым городом, чья армия, возможно, осадит их город по пути в Бискио. Но дерзкая, бурно растущая Фирента благосклонно относилась к киндатам, по крайней мере пока. Мелким ремесленникам и купцам тоже нужны были финансисты, и киндаты заполнили пустующую нишу, став ростовщиками, которые недотягивали до уровня банков. Фирента расширялась под властью семейства Сарди. Фактически, для этого она и вела войну. В основе всего лежала торговля, главным образом тканями. Донди находился между Фирентой и Бискио, которому платил дань. По-видимому, теперь это стало неприемлемым для Фиренты.

Наемным солдатам в качестве части оплаты позволяли грабить города после осады. Понятно было, каким образом обогащал грабеж, но Елене хотелось бы спросить у какого-нибудь солдата, как могут служить платой насилия и убийства?

Конечно, город мог сдаться, но тогда у жителей просто отбирали все их добро, в том числе и запасы еды. Без еды никому было не обойтись. Армии тоже могли голодать, а накормить целую армию – задача, способная стать кошмаром.

Жителям города приходилось принимать трудные решения. Сможет ли такой маленький город, как Донди, даже при наличии гарнизона и стен, выдержать осаду? Будет ли вообще осада? Или они слишком незначительны для этого? Не сочтут ли их просто помехой на пути к осаде самого Бискио?

Елена посоветовалась со своим другом-киндатом о том, что ей делать. Тот сказал, что лучше уехать, и даже предложил отправиться вместе с его семьей и охраной в Фиренту.

Предложение было заманчивым. Во-первых, Елена знала, что у нее есть друг (и даже больше, чем друг, если бы она захотела) в самой семье Сарди. Пусть Антенами не имеет власти в своей семье, но он – сын Пьеро, и она спасла ему жизнь. Он мог бы ее защитить.

Кроме того, он неожиданно понравился Елене. Она стала задумываться о поездке. Ей снились сложные сны в конце зимы: призраки, костры на холмах, две полные луны, неестественно быстро плывущие по арке небосвода, незнакомые звезды между ними.

И все же в конце концов Елена осталась. Если начнется осада, этому маленькому городку, где ее приняли, лекари точно понадобятся. В городе имелось всего два врача и она сама, причем один из врачей был безнадежно некомпетентен.

– Вы должны понимать, что, когда люди голодают, случаются ужасные вещи, – сказал ей друг-киндат.

– Уверена, так и есть, – ответила она.

– Нет. Вы не поймете, пока не переживете это. Не говорите, что в чем-то уверены, Елена.

Она помнила, что кивнула.

– Они, – прибавил Карденьо, – назовут вас ведьмой и обвинят в своих страданиях.

– Ведьмой, – повторила она.