Агафонкин и Время - Олег Радзинский Страница 77

Однорукий ангелочек скривил губы и сплюнул гипсовый крошкой Старописемскому на лоб. Жидко-белое потекло по челу Александра Первомаевича, залившись в уголок и без того слезящегося правого глаза. Он моргнул.

– Ах, дети-дети, – понимающе закивал Гог. – Вечно шалят. Впрочем, мы и сами когда-то были маленькими…

– Не были, – возразил Магог. Он поправил серую в клеточку кепку, осадив ее чуть глубже на высокий аристократический лоб. – Ни вы, ни я.

– И верно, – согласился Гог. – Нас с вами, уважаемый друг, детство, увы, минуло. Обошло. А так, знаете ли, хочется иногда пошалить, побаловаться.

Ангелочки дружно закивали и зашумели простуженными сиплыми голосами, каких Старописемский от них не ожидал.

– Побаловаться б, оно конечно, – сказал однорукий. Он сплюнул еще раз, целясь Старописемскому в левый глаз, но промахнулся.

– Тебе только и делать, что баловаться, – укорил его другой, с отколотым носом. – А мы тут порядок во Вселенной поддерживай. Создавай гармонию.

– Пошел на хуй, – ласково сказал ему однорукий. – Без тебя разберемся.

– А не кажется ли вам, дорогие коллеги, – обратился к присутствующим Гог, – что на потолке у нас чего-то не хватает? Самсинг миссинг, выражаясь языком стратегического противника. Что бы это могло быть?

– Люстру украли, – поделился наблюдениями приметливый Магог.

– Спиздили, – подтвердил охрипшим, пропитым басом однорукий ангелочек. – Уже какой год в темноте.

– Прискорбно, – вздохнул Гог. – Торлецкий, конечно, понял бы – по-человечески, так сказать, ибо сам был не чужд – отнюдь, но мы-то, коллеги, мы-то с вами не одобряем. Лепнина посыпалась, света нет, дырка в потолке. Что будем делать?

“Меры нужно принять”, – подумал Старописемский.

– Верно, дорогой Александр Первомаевич, – одобрил мысль старичка Гог. – Какие предложения? Смелее, смелее.

– Дыру заделать, – сказал Магог.

“Освещение восстановить”, – мысленно поддакнул Старописемский. Шею начало сводить от напряжения, словно ее загипсовали.

– Итак, поступили предложения заделать дыру и восстановить освещение. Предложения приняты единогласно, – подытожил Гог. – Ответственными за исполнение назначаются лица, подавшие предложения, – Александр Первомаевич и Магог Магогович. За работу, товарищи!

Магог вынул из кармана нож с длинным узким лезвием и двумя быстрыми точными движениями отсек Старописемскому уши. Взглянул наверх, где темнела дыра от люстры, причмокнул и отрезал старичку нос. Снова посмотрел наверх.

– Так войдет, – удовлетворенно кивнул Магог. – У них голова небольшая.

Он убрал нож в карман и легко подкинул обливающегося горячей липкой кровью Александра Первомаевича к потолку – навстречу ожидающему того черному отверстию. Старописемский полетел наверх, окруженный лиловым столпом света, и попал окровавленной головой точно в дыру из-под люстры. Он плотно вошел в дыру, как пробка в узкое горлышко бутылки, и повис, мелко суча в воздухе старческими ногами с узором синеватых вен, скрытых ветхими брюками. В левой руке Старописемский продолжал сжимать пластиковую сумку с ненужными более льготными лекарствами и кисломолочным продуктом.

– Что ж, дыру заделали, – удовлетворенно констатировал Гог. – Теперь восстановим освещение.

Он хлопнул в ладоши, и черный кабель, вмятый головой старика в дыру, зашевелился, зашипел, как змея, метнулся и – одним броском – проник Старописемскому в горло, ломая по пути хрупкие старческие зубы. Александр Первомаевич почувствовал, как кабель ползет, извиваясь, вниз по глотке, оттуда в пищевод – глубже, глубже, страшный черный зонд, пока его оголенный конец не уткнулся во что-то мягкое, влажное, ожидающее торчащие острые проводки. Проводки обмотались вокруг каких-то отростков внутри Старописемского и больно их стянули.

– Свет! – негромко потребовал Магог.

Свисающее с потолка тело Александра Первомаевича начало светиться – сперва слабо, затем сильнее, постепенно накаляясь, как вольфрамовая нить – ярче, ярче, ярче. Александр Первомаевич чувствовал нестерпимое жжение, бегущее по его телу, словно в нем горели нервы, но не мог даже стонать.

– Славная работа, – одобрил светящегося Старописемского Гог. – Лампочка Первомаича. Так – с освещением – безусловно торжественнее. Жаль, любезнейший, вы не можете видеть! – крикнул он висящему под потолком безголовому телу Старописемского. – Но уж поверьте на слово, голубчик: хорошо получилось. И без ненужных расходов.

“За что они меня? Я ж ничего такого…” – звучало в пылающем мозгу Старописемского. Он почувствовал, что тело облили чем-то влажным и жестким, быстро костенеющим, но не мог видеть чем: голова крепко сидела в дыре, и вокруг нее возились, шебурша в темноте, растревоженные мыши, живущие в потолочном пространстве.

– Ну почему обязательно за что-то? – досадливо воскликнул Гог, наблюдая, как тело старика покрывается прозрачным тонким стеклом. – Почему нельзя просто так? Мы же в Доме муз, в храме искусства в конце концов, а искусство – иррационально. Искусству свойственны интуиция, инстинкт, коли хотите, а не сухая выверенная логика, удушающий детерминизм. Почитайте Кьеркегора, что ли… Шпенглера почитайте.

– Шопенгауэр высказывался в пользу иррационализма, – поддакнул знаток философии Ибрахим Гафуров. – Бергсон также – Теория интуитивизма.

– Именно, – закончил дискуссию Гог. – Так что подумайте, дружище, время у вас теперь имеется – вечность.

Он засмеялся и звонко крикнул сучившему в воздухе ногами Старописемскому:

– Время обаятельной нечистой силы, “что вечно хочет зла и вечно совершает благо”, прошло, милейший; безвозвратно прошло. Нынче другие времена: хотим зла и совершаем зло. Что, согласитесь, по крайней мере последовательно.

– Вот-вот, – поддержал товарища Магог. Он задрал голову и пробаритонил: – Прости, отец. Не мы такие – жизнь такая.

И троица отправилась на второй этаж по широкой мраморной лестнице, освещенной дергающимся от боли под ослепительной хрустальной оболочкой Александром Первомаевичем Старописемским.

ТЕТРАДЬ ОЛОНИЦЫНА

Какой сейчас месяц? Хурам-сар: низкий порывистый влажный ветер с востока.

Все двенадцать монгольских месяцев обозначены числительными: месяц первый, месяц второй, месяц шестой. Удобно.

Хурам-сар – седьмой месяц. В колофоне “Сокровенного сказания” – “Монголын нууц товчоо” – сказано: “В седьмой месяц – Хурам-сар – день девятый произошло великое событие”. Это сегодня.

Хурам-сар. Восемнадцать лет назад, когда я сюда попал, был Цаган-сар. Белый месяц. Не перепутать бы.

Месяц – не так важно; главное, помнить годы: они быстро летят. Нужно помнить, в какой из них я что совершил. И совершить.

Если забуду – у меня имеется книга: там записана моя жизнь. Все, что случится. Например, сегодня: месяц Хурам-сар, день девятый, год 1202-й. Что у нас сегодня? Великое событие: казним татарских детей. Тех, что выше тележного колеса.