Магистр. Багатур - Валерий Большаков Страница 76

Позыв плоти дал о себе знать, словно утверждая накрепко брезжущую надежду, и Сухов нежно вмял пальцы в грудь женщины, ощущая с приятностью, как твердеющий сосок вдавливается в ладонь.

— Баюшки-баю?.. — промурлыкала Варвара.

— Никаких «баю-бай»! — отрезал Олег.

Женщина перелезла на кровать, потянулась, изгибая спину. Легла, закинула руки за голову, медленно раздвинула ноги.

— Иди ко мне… — прошептала она. — Скорей…

Рано-рано утром, когда небо едва засерело за городом, Сухов покинул Варвару. Он одевался не спеша, унимая дыхание, и посматривал на женщину, чья исцелованная грудь вздымалась, навевая сладостные видения. Облачившись в шубу и куяк, натянув малахай и шлем, Олег задержался у двери.

— Прощай, милый… — донёсся волнующий грудной голосок.

— Прощай.

Ведьмочка послала ему воздушный поцелуй, и Сухов вышел за порог.

Сейчас в нём родилась твёрдая уверенность, что больше он никогда уже не увидит Варвару, но грусти не было. В его сердце установилось зыбкое равновесие, и жила в нём та светлая печаль, которая вдохновляет поэтов, но никогда не доводит до слёз. Любовь и должна быть такою — лёгкой, светлой, без мучительных раздраев и страданий. Жаль, не всегда выходит так, как должно…

…Ещё не выйдя за ворота, Сухов почувствовал тревогу — в серых сумерках вставало оранжевое зарево. А после, добавляя беспокойства, заколотили била, донеслись крики и топот копыт. Неужто Бурундаю надоел мир?!

Олег поскакал к рыночной площади и чуть не столкнулся с Джарчи.

— Что случилось? — крикнул Сухов.

— Амбары горят! — ответил нукер. — Хлебные! Бурундай хотел с утра зерна набрать на прокорм, вот местные и подожгли хранилища, чтоб никому не досталось!

Олег прибавил саврасому прыти. Свернув за храмом к городской стене, он выехал к двум горящим амбарам — приземистым и длинным, добротным строениям, гибнущим в пламени пожара. Воздух был пропитан запахом горелого хлеба — это пылало зерно.

Десятки переяславцев наводили суету вокруг, таская воду в вёдрах и бадейках, плеская её в огонь, но пламя нисколько не унималось. С другой стороны ширкали лопатами молодые парни, кидая снег на охваченные огнём стены, добрасывая до невысокой крыши.

За пожаром невозмутимо наблюдал Бурундай. Он сидел на коне, выпрямившись, сжав рукоятку сабли, и молчал. Тысяцкие — и Тугус-беки, и Чарха-Эбуген, и Дайдухул-сохор — находились рядом и тоже помалкивали. Первым не выдержал Бэрхэ-сэчен, хоть и пониженный до сотника, но не утративший прежнего выражения превосходства.

— Что мы стоим? — вскричал он. — Чего ждём? Мерзкие оросы нанесли по нам подлый удар — они лишили пропитания наших коней! Мы пришли с миром, они выбрали войну! Так обнажим же сабли!

— Молчать! — скомандовал Бурундай, негромко, но жёстко. — Ты видел, как оросы поджигали своё зерно?

Бэрхэ-сэчен промолчал, медленно багровея.

— Не видел! — по-прежнему жёстко сказал темник. — Зато я вижу, как они тушат огонь! Мы покидаем этот город. За мной!

Крики туаджи разнеслись по улицам Переяславля, собирая войско. Вскоре тысяча Чарха-Эбугена миновала городские ворота. Следом повёл своих Тугус-беки.

Олег ехал рядом с Джарчи. Молодой нукер был непривычно задумчив. Нахмурившись, он вскинул голову и встретился глазами с Суховым.

— А если зерно подожгли не оросы? — задал Джарчи вопрос.

— Значит, среди нас есть предатель, — дал Олег ответ.

— Вай-дот… — протянул нукер. — Не верю! Хотя… Нет, чего-то тут не сходится! Зерно-то зачем жечь?!

— А ты подумай, — спокойно сказал Сухов. — Вот, если бы Бурундай был как Гуюк-хан, который сперва голову человеку срубит, а потом думает, за что, как бы он поступил? Велел бы наказать переяславцев, верно? И сколько бы народу тогда полегло! Причём не только горожан — Бурундай тоже недосчитался бы многих. К счастью, наш темник с головою дружен…

Джарчи снова погрузился в молчание, а после дал пылкую клятву:

— Я найду этого шакала! Выслежу и убью!