Учитель и ученик - Клаудия Грэй Страница 75

– Мне это не кажется правильным, – настаивал Квай-Гон. Он прижал колени к груди. – Это было хуже, чем гнев. Мне… мне показалось, что мастер Дуку был близок к тьме.

– Он был напуган, потому что беспокоился за тебя. – Раэль пожал плечами. – Тоже вопрос, по которому Совет в корне неправ. Они постоянно талдычат: «Ах, джедаям не позволяется любить», – и поэтому, значит, нам нельзя тра…

– Раэль! – Квай-Гону казалось, что в любую минуту сюда может кто-то войти. Он очень надеялся, что комната для медитаций в этот час будет пустовать и он сможет поговорить с Раэлем наедине, где их не подслушают ни другие падаваны, ни Дуку, ни еще какие-то джедаи. Никто, кроме Раэля, не понимал, каким путем шел Дуку и какую опасность таило увлечение пророчествами.

Но вместо того чтобы говорить серьезно, Раэль хохмил и потягивал «смертелку» в оживленной кантине на какой-то захолустной планете под названием Такодана.

– Не будь таким правильным, – заявил Раэль. – Нам не разрешается любить, так? Потому что любовь влияет на нашу объективность. Мы начинаем думать не головой, а сердцем. Но мы все же любим наших друзей. Любим наших учителей, а они любят своих падаванов… я имею в виду, кто-то же растил тебя десять лет, и если ты не конченая скотина, то должен его любить. Так уж мы, разумные существа, устроены! Люди, трандошане, аквалиши…

– Я понял, Раэль, понял. – Квай-Гон подавил раздражение и попробовал прикинуть, чего действительно стоят слова Раэля Аверросса. Пускай тот и не говорил серьезно, это не значило, что он неправ.

Раэль кивнул какой-то личности, подавшей ему выпивку, – маленькому морщинистому созданию, которое носило очки и бусы.

– Ситуация понятна, – уже мягче сказал он. – Дуку увидел, что твоя жизнь в опасности. Он психанул. Но теперь тебе уже ничто не угрожает, Шенда Мол чалится на Стигеон-Прайме, и Дуку снова стал самим собой.

«Не очень верится», – подумал Квай-Гон. За все эти недели голокрон пророчеств так и не вернулся в Архивы. Дуку постоянно его изучал – как вместе с Квай-Гоном, так и в одиночку. Хотя юноше по-прежнему нравилось придумывать теории о том, какие исторические события могли считаться свершением пророческих видений, взор Дуку неизменно был устремлен в будущее. В особенности его занимало одно конкретное пророчество: «Тот, кто научится побеждать смерть, вновь обретет жизнь в своем величайшем ученике».

– Эй, – сказал Раэль. – Ты в порядке?

– Конечно. Мне надо идти. – Квай-Гон выключил связь. Он понял, что если хочет во всем разобраться, то Раэль тут не поможет. Это мог сделать только он сам.

* * *

Вечером идти в жилище Дуку не очень-то хотелось. Раньше обычно было приятно, когда учитель приглашал отужинать с ним. Дуку всегда обставлял этот ужин как торжественный прием, что Квай-Гон, как и большинство подростков, находил странным, но еда из раза в раз была лучше той, которую подавали в падаванской столовой.

Но он знал, что сегодня там будет голокрон – словно еще один гость, которого Квай-Гону не хотелось видеть. Он по-прежнему верил в пророчества, но одержимость ими учителя начинала пугать, бросая тень на отношения между ними.

«Может, самому с ним об этом поговорить?» – подумал Квай-Гон, шагая по коридорам Храма. Они с Дуку все так же оставались учителем и учеником, а не друзьями – Квай-Гон знал, что не стоит даже думать, будто они хоть в чем-то могут быть равны.

Но если он не заговорит с Дуку на эту тему, то никто другой этого не сделает.

Он все еще набирался смелости, когда дверь учительского жилища отъехала в сторону. Как обычно, стол был уставлен изысканными бокалами и тарелками, а Дуку облачился в одно из лучших своих одеяний.

Изменилась лишь одна деталь: голокрон пророчеств исчез.

– Ты рано, – с удовлетворением сказал Дуку. Он одобрял, когда падаваны приходили заранее. Улыбнувшись, он даже, что редко бывало, попробовал пошутить:

– Ты, должно быть, здорово проголодался, раз пришел так скоро.

– Да. Но… учитель… а где же голокрон?

Дуку напрягся, но продолжал улыбаться. Когда он заговорил, его голос был еще приветливее, чем раньше – или, по крайней мере, он хотел, чтобы так казалось.

– Думаю, мы в последние дни проводили с ним слишком много времени. И слишком увлеклись нашими безумными теориями. Было… занимательно рассуждать о том, что пророчества могут оказаться правдивыми, не так ли? Но, вне всяких сомнений, это всего лишь метафоры. Всего лишь памятники эпохи самих мистиков, не нашей.

– Да, конечно, – ответил Квай-Гон. И ему самому хотелось в это поверить.

Если расплатой за душу учителя был отказ от мысли, что пророчества могут быть правдивы, то Квай-Гон был готов на это пойти. Поэтому в последующие дни, месяцы и годы, всякий раз, когда он проходил мимо голокрона, будучи в Архивах Храма джедаев, или когда поздно ночью ему вспоминались те катрены, он гнал от себя эти мысли прочь. Он не хотел верить. И не верил.

Порой где-то в глубинах его разума проскакивал вопрос: а верит ли кто-нибудь вот так, от чистого сердца? Или все верят лишь в то, во что им нужно верить в этой жизни?

Но в основном мысли Квай-Гона не заходили дальше фразы: «Всего лишь метафоры».