Книга сияния - Френсис Шервуд Страница 74

С оттепелью весеннее небо стало прозрачным, как стекло. Теперь Кеплер и Браге, несмотря на постоянные приставания императора, который требовал новый гороскоп, могли каждую ночь выходить на свидание со звездами. Марс вел себя все так же загадочно, и все-таки Браге верил в методичное вычерчивание, точка за точкой, угол за углом, а Кеплера на данный момент удовлетворяли простое наблюдение и регистрация. Пока что он не тревожился тяжкими раздумьями над отклонениями орбиты Марса от идеальной окружности с Солнцем в качестве центра.

И в один из прекрасных дней этого самого прекрасного времени года, когда река искрилась подобно тонкому шелку, а воздух благоухал жимолостью, Йоселя послали через Карлов мост в Петржинский лес по грибы. Некоторые из них надо было немедленно употребить в пищу, другие можно было развесить сушиться в подвале на зиму. Лучшие из этих нежных молодых грибов со скользкими шляпками росли в черной, влажной почве Петржинского леса.

Рохель мерещилась Йоселю всюду — с тех самых пор, как он впервые ее увидел. На кладбище. У мясника. По пути в купальню, хотя он больше там за ней не подглядывал и даже тщательно заделал дырки, пробуренные Киракосом. Йосель видел Рохель рядом с маленькими птичками, что плотно расселись на деревьях и щебетали с утра до вечера, или возле одинокой маргаритки, тянущейся к солнцу на берегу Влтавы. Он видел ее на крышах домов прислонившейся к печным трубам, летящей в небе над замком и даже, подобно рыбам, плавающей в реке. В его воображении она сидела во внутреннем дворике в доме рабби Ливо, на кухне у очага. И все же он даже не надеялся хотя бы еще раз ее коснуться. Это нехорошо. Рохель замужем. Йоселю пришлось смириться с этой истиной.

Но то же самое творилось и с самой Рохелью. Ей удавалось удерживать его образ как в комнатушке Зеева, так и снаружи, на вольном воздухе. Йосель становился теплым весенним ветерком, ложкой на столе, полом у нее под ногами, самой землей, домом всех живых существ. По вечерам Рохель засыпала, придумывая про него небольшие истории, ибо в своей немоте Йосель был предельно податлив и никак не сковывал ее фантазию. Про него можно было выдумать все, что угодно. В один прекрасный день она встречалась с ним на Карловом мосту, в другой прекрасный день они вместе обедали на лугу, а однажды они даже мыли друг друга большими и мягкими морскими губками. Она бережно хранила и лелеяла все, что знала о Йоселе. Уравновешивая все множество грустного, наполняющего ее жизнь, она постоянно обращалась к тому радостному воспоминанию. «Я познала любовь, — уверенно твердила Рохель самой себе. — Он меня послушал».

Однако это было еще не все.

Тем вечером Зеев сказал Перл, что Рохель, наверно, в тягости, и оказался прав. Теперь Рохель отдавалась своему мужу в ранние утренние часы, когда солнце поднималось меж семи холмов — лишь раз, словно любовнику, и это все изменило. Странно: Рохель представляла себе это дитя семенем Йоселя, хотя тот никогда в нее не входил. Но именно их любовь, рассуждала она, вдохновила ее щедрость, раскрыла ее сердце, смягчила ее лоно. Подобно философскому камню, катализатору алхимического процесса, благодаря которому все становится возможным, Йосель изменил ее, сделав чистым золотом. Вскоре ей предстояло стать самым почитаемым и любимым созданием на свете — матерью.

Тем не менее Зееву она пока ничего не сказала. Рохели хотелось удержать это знание при себе, чтобы ребенок хоть какое-то время принадлежал только ей одной. Никаких недомоганий она не испытывала — даже напротив. Разве что легкую сонливость, легкую замедленность движений. Весеннее тепло отлично ей подходило, а поскольку Рохель уже давно сочла их комнату мрачной и тесной, теперь ей нравилось весь день просиживать на стуле у открытого окна, чтобы лучи солнца омывали лицо и руки. Занятая пошивом нового прекрасного платья для императора, Рохель позволяла своим мыслям свободно блуждать. Выданная ей для работы ткань словно бы светилась, а нити были блестящими, как мушиные глазки.

Одной из дум, к которым Рохель так любила возвращаться, было ее рискованное бегство из замка. На цыпочках войдя в опочивальню, дама, чьи юбки, подобные крыльям, поддерживались фижмами и скаткой из ткани на талии, мгновенно поняла, что Рохель прячется под кроватью. Рохель сочла ее отважной. Какое благородство проявила та дама, ибо император мог войти в любую секунду, а тогда и честь, и жизнь Рохели были бы потеряны.

— Ты заслужила отдых от шитья, жена. Тебе не следует так себя утруждать.

Сегодня денек был особенно хорош. Дочери раввина отправлялись по грибы. Карел собирался отвезти их к лесу на своей телеге, а днем вернуться, чтобы забрать их назад.

— Я отлично себя чувствую, муж мой.

Рохель совсем не радовалась при мысли отправляться куда-либо с дочерьми раввина. Она точно знала, что они воспользуются этой оказией, чтобы ее унизить, заставить почувствовать себя несчастной.

— Грибы нам не помешают, жена. Особенно сушеные — они славно пойдут зимой. Грибной суп и пирог с грибами, разве есть лакомство лучше? А каша с грибами или кнедлики в грибном соусе, грибы с репчатым луком и капустой. А те, что покрупнее, — на ломоть хлеба.

— Муж мой…

— Больше ни слова.

На самом деле Зеев знал, что скрывает от него Рохель, хотя она думала, что он ни о чем не и ведать не ведает. Втайне он о ней тревожился. Достаточно ли она ест, достаточно ли бывает на свежем воздухе? Он покупал у крестьян молоко, которое Рохель любила пить подогретым, смешанным с медом и пряностями. День отдыха от работы ей бы очень не помешал. Взглянув на синие ниточки вен, что веточками разбегались от ее ключиц по шее, Зеев чувствовал, как его охватывает страх. Ибо Рохель была так молода… и слишком хрупка, чтобы стать матерью.

— Иди же, дорогая жена, — он осмелился поторопить ее.

Увидев ее в лесу, Йосель поначалу подумал, что это та же Рохель из его грез, которую он видел везде и во всем… и лишь затем понял, что она реальна. Рохель шла с корзиной в руке, в своей повседневной коричневой юбке, коричневом корсаже, коричневом головном платке. Она сама напоминала гриб-боровик, что вырос на лесной опушке. Подобравшись поближе, Йосель спрятался за высокими кустами. Вот Рохель отделилась от остальных женщин. По-прежнему старательно скрываясь, Йосель последовал за ней. Когда молодая женщина нагнулась, чтобы сорвать гриб, ее бедра под юбкой приняли форму тюльпана. «Она полнеет, — подумал Йосель, — становится женственнее, растет». Затем он заметил ее ножку, чуть желтоватую на фоне коричневой юбки. Наконец Рохель повернулась. Йосель не помнил, чтобы ее груди раньше были так полны. Молодая женщина подняла голову к небу и закрыла глаза, нежась в солнечных лучах. Йосель был всего в двух-трех метрах от нее. «Ах, заговори же со мной, — молил он про себя. — Спой мне, сладкая пташка».

Словно услышав его мысли, Рохель торопливо огляделась. Нет — кажется, никого. Тогда она легла на траву, одной рукой прикрыла глаза от солнца, а другую приложила на живот. Вокруг нее и под ней ползали мелкие полевые насекомые, блестящие божьи коровки и паучки, муравьи, что недавно появились на свет, изящные кузнечики — и все были страшно заняты. Целый мир, поняла Рохель, живет на крошечном клочке земли, заросшем травой, пижмой и куколем.