Повести Невериона - Сэмюэл Дилэни Страница 73

Прин смотрела на город. Этим утром тумана не было – а если он и был, то стоял вокруг них, оставаясь неразличимым.

– Но разве мало девушек приходит в Колхари каждый день? Из пустыни, из джунглей, с гор, с островов. Не можете же вы во всех принимать участие.

– Дорогая моя, я на неделю лишилась бы сна, думая о бедной девочке, оказавшейся в столице без друзей и без средств. Что с тобой было бы, не подоспей наша Ини со своим верным клинком?

Прин не сочла это ответом на свой вопрос; найти в этом ответ было все равно что разглядеть висящую вокруг дымку.

– Я очень благодарна вам, госпожа, но благодарность не убавляет моей растерянности.

– Ты хочешь знать причину, но не знаю, смогу ли я… – Госпожа тронула Прин за плечо. – Когда твои спутники едва нас не задавили… Когда твоя лошадь поднялась на дыбы и солнце осветило твою буйную гриву… Когда ты как-то по-особому округлила глаза… Все это и грязное пятно у тебя на ноге не давало мне покоя весь день. Теперь пятна больше нет, его отмыли чудесной губкой из тех, что лишь недавно стали привозить к нам с Ульвен. Но если бы не оно, не твоя рука, обхватившая потную грудь всадника, не твои изумленные большие глаза, тебя бы здесь не было. Вот и вся причина. – Госпожа надавила на плечо чуть сильней. – Ты не красавица, сама знаешь. Мы, женщины, всегда знаем. Но люди в большинстве своем считают красотой не столько характер, сколько его отсутствие – набор черт и линий, скрывающий историю, которой у женщины, скорей всего, вовсе нет. Но черты и линии, от которых у нас замирает сердце, грозя нам смертью – это нечто совсем иное. У каждого свой образ: для одного это особая форма пальцев ноги, для другого пухлые пальчики на руке, для третьего широко поставленные глаза. Все это так и поет об истории – хотя бы потому, что мы знаем, как относятся люди ко всему, что не совпадает с прославленным и не поддающимся никаким меркам мерилом прекрасного. Большинство из нас просто не признаёт в себе подобных желаний, отказываясь тем самым задуматься, что значат такие черты для жизни и для историй других людей и довольствуясь принятием общепринятого. Я в это большинство не вхожу, но выйти из него мне стоило немалых трудов. Стала ли я трудиться чуть больше, когда Освободитель, можно сказать, заточил меня в моем собственном саду? Возможно. – Госпожа убрала руку, звякнув браслетами. – Считай, что здесь ты очутилась по волшебству. Знаешь, что такое волшебство? Это власть, но власть работает только в сочетании с властью других особ – вот в чем секрет магии. Самый сильный на свете человек – даже Освободитель, а он, говорят, великан – может «освобождать» лишь настолько, насколько позволяет игра власти вокруг него. Если сослать его в пустыню, он станет беспомощным, как сердитый одинокий ребенок – между тем как нужное слово, сказанное нужному чиновнику императрицы, непостижимой владычицы нашей, помогает воздвигнуть из гранита и базальта храм во славу наших безымянных богов-ремесленников.

Почему ты здесь?

Потому что ты, пришедшая в город молодая горянка, должна пройти обучение. Все мы – я, моя секретарша, слуги, наша Дикая Ини – всего лишь инструменты этого обучения. Город, девочка моя, сильно отличается от деревни. Его духовная сфера начинает влиять на тебя, как только ты в нее входишь, если не раньше – ведь это она побуждала тебя покинуть деревню еще до того, как ты на это решилась. Она окружает тебя кольцом прочней стен, ограждающих села и малые города. Люди приходят сюда в поисках будущего, не понимая, что оно будет зависеть целиком от их прошлого. Наш образ жизни усвоить очень легко – но в булыжнике каждой улицы, в каждом кривом переулке, в каждом лепном карнизе, в соляных потеках на каждом колодце заключены письмена о том, как здесь жили раньше, о том, почему мы теперь живем именно так. Ты хочешь знать, почему женщина, имеющая в этом городе как дурную, так и добрую славу, захотела спасти неученую деревенскую девушку (не совсем неученую, как мы видим теперь) от страданий и бесчестия? Довольствуйся тем, что ты у меня не первая и наверняка не последняя. То, что повторяется постоянно, перестает быть странным и движет нашими желаниями, побуждая нас к действию. Сделала ли я то, что хотела? Знаешь, девочка… оставь меня на время, и погуляй по саду одна.

– Госпожа Кейн?

Дама закрыла глаза и, похоже, собиралась лишиться чувств – но тут же встрепенулась и молвила:

– Да, сделала!

– Госпожа, вам нехорошо?

– Оставь меня, – повторила дама спокойно, не открывая, однако, глаз. – Полюбуйся садом, цветами, водопадом, фонтанами, видом на город из разных мест. И помни, что тебе нечего здесь бояться. Я раньше умру, чем позволю тебя обидеть. Ступай.

Прин хотела взять ее за руку, но госпожа Кейн, то ли почувствовав это, то ли подсмотрев, отстранилась.

Былая растерянность превратилась в тревогу и клубилась в голове, как туман над водой. Прин встала и пошла прочь, оглядываясь на даму, так и не открывшую глаз. Но вскоре и женщина, и скамья, и домик скрылись за поворотом.

Прин в новом зеленом платье, нахмурив круглую коричневую мордашку, спустилась в нижний сад и некоторое время бродила там, не встречая ни единой души. Услышала чьи-то голоса – слуг? – и хотела посмотреть, кто это, но тут же повернула в другую сторону.

Этот сад был настоящим маленьким лесом. На каждое дерево, цветок или куст, знакомые ей по родным горам, приходилось несколько незнакомых. В дикой природе попросту не встретишь такого разнообразия, тем более на таком тесном пространстве и так искусно рассаженного. Он как карта всех лесов, думала Прин – карта, не показывающая ни расстояний, ни направления. Она не могла понять, почему ей стало грустно при этой мысли, пока не вспомнила, кто это ей говорил.

Этот сад и этот дом – часть города, размышляла она. Чему можно здесь научиться? Этот вопрос она задавала миру задолго до того, как оседлала крылатое чудище. Теперь главным было не то, зачем хозяйка дома взяла Прин к себе – это, в конце концов, ее дело, – а то, что она, Прин, здесь делает. Вон сколько она всего сделала за последнее время! Прин остановилась посмотреть на незнакомый цветок в виде рога изобилия, желто-оранжевого с черными полосками. Камень у ручья поставили так, чтобы поток растекался на три стороны. Идя вдоль стены вдвое выше себя, Прин старалась вообразить, что за ней находится, но представлялись ей в основном замок, где обитала императрица (роскошная владычица наша), рынок (то ли старый, то ли новый) и соседний дом, по крыше которого расхаживали солдаты. Всё остальное расплывалось, как всегда бывает с чем-то новым, не имеющим истории, придающей этому новому смысл и разбивающей неразличимое целое на отдельные элементы.

Прин шла теперь вокруг дома, шаркая по земле, где трава уже не росла. Фасад был сложен из больших розовых и серых камней на сером растворе, стена за углом состояла из камней поменьше, скрепленных желтым илом, третья была гладкая с глубокими трещинами, четвертая – из неровного черного кирпича, как будто ее строили (или подновляли) не сразу, а постепенно. Может, зодчий, пока строил, пробовал то одно, то другое? Бабушке было бы любопытно. В свое время Прин фыркала, когда старушка показывала ей в Элламоне разные зодческие причуды, но теперь на нее пахнуло чем-то знакомым, напоминавшим о доме.