Дикая война - Ерофей Трофимов Страница 73

Кивнув, урядник достал из кармана небольшую книжицу и, вскинув её над головой, громко ответил:

— Вы, господа, вроде народ и грамотный, а всё одно дураки. Вот это полицейское уложение о правилах сохранения благочиния в жилых поселениях. Тут всё ясно написано. Читайте. А как прочтёте, тогда подумайте, кому какие вопросы задавать надо.

Подойдя к столу председателя, урядник хлопнул перед ним книжицу и, развернувшись, тяжело затопал в сторону дверей.

— Погоди, Николай Аристархович, — остановил его один из купцов. — Ты это, не горячись. Сам понимаешь, убытки несём такие, что взвыть впору. А тут ещё никто и помочь не хочет. Ты толком, по-простому растолкуй нам, что не так?

— А всё не так. Людей просили. Нету. Патроны на обучение просили. Нету. Чего ни коснись, нету. А службу подавай. С грехом пополам на две должности сразу одного человека нашёл, и того выжили. Нет, господа купечество. Прав был Мишка. Как аукнется, так и кукукнется. Вы его травили, вы его выгнали, так что теперь сами справляйтесь. Нет у меня проводника для такого дела. А что до погони, так на то мне особый письменный приказ положен. Без него посёлок без присмотра оставить права не имею. И приказ тот должен не от пьяницы нашего, а непосредственно от двора генерал-губернатора исходить. Вон, уложение на столе. Сами прочтите.

— Я что-то не пойму, Николай Аристархович, ты за службу в обиде или за мальчишку своего мстишь нам? — помолчав, мрачно поинтересовался купец, остановивший его.

— Вот я и говорю, дураки вы, — качнул толстяк головой. — Оно ведь всё одно за другое цепляется. Пока он у меня в службе оружейником и следопытом был, у нас и патроны на учёбы были, и завсегда можно было его высвистать, чтобы дело сладить. А теперь ни того, ни другого.

— Так помирись, — неожиданно предложил купец и, оглянувшись на остальных, добавил: — А мы всё как было по ценам вернём. Вон, всё обчество тебе в том согласие даёт, — продолжил он, не обращая внимания на перекосившуюся физиономию Кособородова.

— А я с ним и не ссорился, — усмехнулся урядник. — Это вы ему жизни не давали, а я только винился да каялся. Да и бесполезно это теперь. Уехал он. К казакам уехал. В станицу. Так что теперь и пушнина от хантов, и воск, и дичина всякая только их купцам уйдёт. Да и золотишко, что он иногда с хунхузов снимает, тоже туда отправится, — закончил толстяк и, вздохнув, обречённо махнул огромной лапой. — Дураки вы, господа купечество. Под одного прогнулись, а собственную выгоду прозевали, — добил он собравшихся, выходя из зала.

* * *

Потянувшись всем своим великолепным телом, Наталья открыла глаза и обвела избу долгим, ещё сонным взглядом. От печки веяло теплом, а на столе, накрытый чистой холстиной, её дожидался завтрак. Улыбнувшись, она соскользнула с лежанки и, не одеваясь, прошла к окну. Морозные узоры мешали рассмотреть, что происходит на улице, в подробностях, но с одного взгляда было понятно, что день будет просто сказочный.

Почувствовав, что босые ступни начинают замерзать, она вернулась к лежанке и, посмотрев на разворошённую постель, которая ещё хранила тепло её тела, захихикала, словно напроказившая девчонка, вспомнив некоторые эпизоды прошедшей ночи. Это было восхитительно и, что стало полной неожиданностью, очень познавательно. Накинув рубашку, штаны и жилетку из заячьих шкурок, она сунула ноги в тапочки из оленьей шкуры, сшитые мехом вовнутрь, и, прихватив из-под подушки револьвер, отправилась на улицу. Быстрым шагом дойдя до добротно сколоченного сортира, она оправилась и поспешила обратно. Мороз несильно пощипывал лицо, заставляя щуриться.

Войдя в дом, она поплотнее закрыла двери и, присев перед печкой, осторожно приоткрыла дверцу топки. Подкинув пару поленьев, Наталья старательно закрыла топку и, присев к столу, откинула холстину. На широкой глиняной тарелке лежала пара бутербродов с маслом и красной икрой, ровно нарезанная копчёная оленина, а в маленьком горшочке осенний мёд. Поставив на печку котелок с водой для чая, она ухватила с тарелки бутерброд и с аппетитом впилась в него зубами.

Это было удивительно вкусно. Нет, Наталья и раньше ела всякую икру, но вот так, на свежей лепёшке, не доводилось. Задумавшись, она не услышала, как в сенях раздался какой-то шорох, а когда очнулась, рядом с ней возникла высокая фигура. Дальше последовал удар, и навалилась темнота.

Мишка привычно скользил по тайге, высматривая зверя и вслушиваясь в знакомые звуки. Уйдя ещё затемно, он успел пройти почти тридцать километров и уже возвращался на заимку. Лицо парня то и дело разъезжалось в довольной усмешке. Что ни говори, а зрелая женщина, давно уже научившаяся слушать собственное тело, это здорово. Она оказалась удивительно отзывчивой и ласковой.

Вспомнив, с чего всё началось, Мишка остановился, сделав глубокий вздох, тряхнул головой, отгоняя возникшую перед глазами картину. Обнажённая женщина с роскошной фигурой не спеша омывается в большой кадушке, которую он прикатил в дом специально для таких целей. Потом она с лёгкой улыбкой, не одеваясь, прошла к лежанке и, лукаво улыбнувшись, потянула с него одеяло. Что было потом, догадаться не сложно.

Сила молодого, здорового тела, помноженная на знания и опыт сознания человека из двадцать первого века заставили её забыть обо всём на свете. А утром он ушёл на охоту. Удовольствие удовольствием, а дело делать надо. Так что, успев добыть полдюжины белок и четырёх куниц, он с чувством выполненного долга возвращался на заимку. Уже дойдя до берега реки, он неожиданно замер, вслушиваясь в окружающую тайгу.

Какой-то посторонний звук вывел его из благодушного состояния, разом сметя всё светлое, что заставляло парня улыбаться. Ещё сам не понимая, что именно услышал, Мишка подобрался, словно зверь, и, привычным движением взведя курки на ружье, осторожно двинулся вперёд. В гладких стволах у него были патроны с пулей. Даже устроенная хантами большая охота не отогнала волков от этих мест. А росомаху можно было встретить, просто выйдя из дверей дома. Двух он так и взял, отправившись в сортир перед сном. Благо с оружием он давно уже не расставался, а стрелял всё лучше и лучше.

Подобравшись к самому берегу, Мишка осторожно выглянул из-за кедрового ствола и зло зашипел сквозь зубы. На льду, у самого места впадения ручья в реку, стояли двое саней. Точнее, обычные сани и крытый возок. В санях развалился какой-то мужик, пыхтевший самокруткой. На козлах возка никого не было. В сам возок Мишка даже не пытался заглядывать. Стёкла были затянуты морозным узором.

Оттянувшись назад, Мишка огляделся и двинулся вниз по течению. Отойдя примерно с километр, парень скатился на лёд и, перебежав русло, двинулся обратно, стараясь держаться так, чтобы двигаться прямо на возок. Его корпус прикрывал Мишку от мужика в санях, а выбеленный халат мог помочь спрятаться на снегу, если курильщик вздумает пройтись. Подобравшись к возку, парень прижался к кожаной стенке и прислушался. Убедившись, что внутри никого нет, осторожно снял лыжи. Теперь самое главное.

Подойти к мужику в санях так, чтобы он не поднял шума. В том, что это не гости, Мишка почему-то не сомневался. Точнее, это были те самые гости, которые хуже татарского ига. Выглянув из-за возка, парень зло усмехнулся. Сидевший в санях мужик явно не ожидал нападения. Высокий воротник тулупа, в который он завернулся, закрывал ему обзор. Сидел мужик лицом к правому берегу, поэтому обходить его предстояло с левой стороны. Главное, чтобы лошади не начали беспокоиться. Ведь от Мишки пахло зверьём и кровью.