Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга Страница 72

Так я и сделал: снял со стены отцовский мушкетон, сошёл с крыльца – и мы, повторяюсь, поехали. По дороге, я ещё раз повторяюсь, Яцек донимал меня рассказами о птичке. Дорога, к счастью, была близкая, и через какой-то час я приехал к Войцеховичам.

Там было уже много прибывших, был даже поветовый маршалок пан Смык, вот кого я не ожидал увидеть. Всех нас, по мере прибытия, провожали в сад, к беседке, где уже был накрыт так называемый хуткий, то есть скорый стол, за которым мы и коротали время, поджидая запаздывающих. Когда же наконец все собрались, мы вышли, сели на коней и, предводительствуемые паном Мануилом, направились к пуще. Не стоит даже упоминать о том, что за всё пребывание в беседке, равно как и всю дорогу к пуще, среди нас только и было разговоров, что о птичке. Говорили все и всякое, молчал только один я.

В пуще нас встретил Тарас Мотыжко, полесовщик, сказал нам ехать за ним и повернул с тропы прямо в дрыгву. Наши кони почти сразу начали проваливаться по самое брюхо, так что мы все очень скоро спешились, оставили коней на попечение хозяйских гайдуков, а сами двинулись дальше, уже в самую густую чащу. Вначале мы шли купно, потом Тарас дал знак – и мы растянулись цепью, и так шли довольно долго, по очень топкой грязи. Я шёл с краю, и почти что ничего не видел. Пан Чмых, шедший рядом со мной, очень сильно нервничал и время от времени бурчал, что нас с ним не уважили, надо было тянуть жребий, кому где становиться, потому что разве нам теперь увидеть птичку, увидит тот, у кого лучшая позиция.

А после впереди вдруг как начали кричать! А после как стали палить! Мне ничего, конечно, видно не было, вначале из-за густой чащи, а после ещё из-за такого же густого дыма. Я стоял и вертел головой, а впереди и вокруг продолжали стрелять. Выстрелил даже пан Чмых и закричал: «Попал! Попал!». Но, клянусь честью, попадать ему было не во что, никого над нами не было и не мелькало, никто не пролетал и не сверкал на солнце, вот вам на это святое знамение! Да и не один пан Чмых тогда кричал, кричал и наш поветовый пан маршалок, и скарбник, и даже пан Мануил Войцехович, наш хлебосольный хозяин, хотя всем было прекрасно известно, что пан Мануил и в небо промахнётся. Но он всё равно кричал! Ну да и ладно, думал я, пусть тешутся. Тем более, что никто из них на своей меткости особо не настаивал. Да и смешно было бы настаивать, потому что когда мы, развернувшись, пошли вон из пущи, они никак не могли сговориться, какой же из себя на вид была та волшебная птичка, которую они если даже и не подстрелили, то, вроде бы, хотя бы видели. А то получалось, что одни утверждали, будто она маленькая как воробей, а другие что большая как кукушка. А кто-то говорил, что как ворона. А кто как сойка, а кто даже как глухарь. Ну, и так далее. Мне стало скучно, я прибавил шагу и больше их беседе не прислушивался.

Возле тропы нас ждали гайдуки с конями.

И в маёнтке пана Мануила, но уже не в беседке, а в палаце, в гостиной зале, нас ждал очень богатый стол, за ним мы сидели очень долго, и пили и ели, и наша общая беседа вращалась, конечно же, единственно вокруг вышеназванной птички и только её. Так что нет ничего удивительного в том, что я пил больше обычного и с немалой радостью заснул одним из первых. А назавтра, даже не дожидаясь завтрака, я сослался на неотложные хозяйственные хлопоты, откланялся и поехал обратно к себе.

Я ехал, вспоминал о вчерашнем, удивлялся человеческой доверчивости и необразованности. И вдруг, совершенно неожиданно, увидел на придорожном кусте птичку. Золотую, конечно. Я придержал коня и замер. До птички было всего шагов пять, я мог её очень хорошо рассмотреть. Птичка была как птичка, небольшая, с длинным острым клювиком. Мне сразу захотелось подумать, что это самый обычный воробей, только почему-то жёлтый. Этот жёлтый воробей сидел на ветке и смотрел на меня. Смотрел, как мне показалось, внимательно. Он как будто понимал, о чём я думаю. А я чем больше смотрел на него, тем всё сильнее убеждался в том, что он не желтый, а из золота. Ну прямо как живая драгоценная вещица очень тонкой работы. В каждом пёрышке всё до малейшей пушинки тщательно проточено. Я не удержался и негромким голосом окликнул:

– Птичка!

А этот жёлтый ювелирный воробей небрежно наклонил голову набок, приоткрыл клюв и, как мне показалось, зевнул. Ах, я подумал, паршивец этакий, ты ещё будешь меня дразнить?! И я сорвал с плеча мушкетон, а он был заряжен, одним точным движением навёл на птичку… И вдруг невольно подумал, что это же такая редкость в природе – живое золотое существо! И не нажал на курок. И даже мало того – ствол мушкетона дрогнул. И тогда птичка вдруг…

Ну, сказала не сказала, возможно, это мне только почудилось в воспалённом мозгу…

Ну, или скажем так, птичка мне магнетически внушила:

– Э, пан Мартын, да ты же не такой безумец, чтобы стрелять в свою собственную судьбу.

Я растерялся ещё больше и подумал, что какое отношение имеет моя судьба к этой птичке, редкому эндемику, и почему…

Но дальше я додумать не успел – птичка вспорхнула с ветки, тут же метнулась в сторону и исчезла. Я опустил мушкетон. Сзади тотчас же послышался очень насмешливый голос:

– Это же надо быть таким дурнем, чтобы упустить своё собственное счастье!

Я сразу резко обернулся и увидел: птичка сидела на ветке, почти над самой моей головой, и, широко разинув клюв, смеялась надо мной – по-птичьи. Я вскинул мушкетон и выстрелил! И хоть всё вокруг сразу же заволокло пороховым дымом, я ещё успел увидеть, как птичка, живая и невредимая, взлетела с ветки и, весело чирикая, улетела.

Я перезарядил мушкетон и, когда дым развеялся, долго ещё смотрел по сторонам и ждал. Но птичка больше не появлялась, и я поехал домой.

Лишним будет добавлять о том, что я в тот день был весьма не в духе, и моей дворне от меня тогда сильно досталось. Ночь тоже прошла беспокойно, я долго не мог сомкнуть глаз, лежал на канапе и читал. Несколько раз я откладывал книгу, вставал и подходил к окну. За окном, в саду, было совершенно темно и так же совершенно тихо. Только к утру я успокоился, подумав, что не нужно встревать в те дела, которые тебе несвойственны, надо было сразу отказаться от приглашения, в следующий раз я так и поступлю – что бы обо мне потом ни говорили. И с этой мыслью я уснул.

Но утром, сразу после завтрака, я взял мушкетон, полный подсумок припасов к нему, и пошёл в пущу. Шёл наугад, потому что мне казалось, что если это судьба, то птичку я встречу в любом месте. Так оно и случилось – только я поднялся на ближайший за ручьём пригорок, как в листве сверкнуло что-то яркое. Я двинулся туда. Что-то опять сверкнуло, но уже немного с другой стороны. Примерно так же повторилось ещё несколько раз, пока я не подошёл к большому, не совсем обычному на вид дереву, похожему на вяз. Там, на одной из нижних веток, я увидел небольшое аккуратное гнездо, а на его краю сидела золотая птичка. Она чистила свои драгоценные перья и не обращала на меня никакого внимания. Я, конечно, мог сорвать мушкетон – и если уже даже и не убил бы саму птичку, то уж её хлипкое гнездо моя пуля разнесла бы в пыль. Но мне вдруг почему-то подумалось, что а вдруг птичка уже отложила яйца и собирается высиживать птенцов, тогда как быть? Мне ведь ещё в детстве крепко-накрепко внушили, что нет ничего постыднее, чем разорять птичьи гнёзда. Отец так и говорил: «Ты же не дикий хлоп». Вот о чём я тогда вспомнил, и меня взяли сомнения. А птичка перестала чистить перья, посмотрела на меня сверху вниз и сказала: