Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни Страница 72

— Кто знает, что хуже? — Сэнди пожал плечами. Это было стандартное окончание той самой стандартной формулировки. Когда золотой не намеренно жесток, он бездумен, и от этого бездумья люди страдают по-настоящему — вспомните того золотого, что чуть не протаранил мой корабль, или тех, что не удосужились привезти противоядие от кайбера. — Но этот просто невероятно глуп.

Рэтлит встал.

— Вчера ты их ненавидел. Сегодня ты собираешься подарить одному из них корабль?

— У него же нет корабля, — спокойно сказал Рэтлит, как будто это все объясняло. — А он болен, и, значит, ему будет трудно найти работу, если у него не будет своего корабля.

— Понятно. — Лифт приземлился на силиконовый амортизатор и слегка подпрыгнул. Я открыл дверь и двинулся к конторе. — А что вообще было после того, как я ушел? Я, наверно, пропустил самое интересное.

— Да. А что, мне тоже надо будет столько спать после тридцати пяти?

— Кончай острить и рассказывай.

— Ну… — Рэтлит прислонился к дверному косяку, а я начал набирать телефон труповозки. — Когда ты ушел, мы с Алегрой еще поговорили и вдруг поняли, что золотой очнулся и слушает. И он сказал, что мы прекрасны.

— Мм? — Я поднял бровь.

— Он так сказал. А потом повторил и добавил, что это одно из прекраснейших зрелищ, виденных им за всю жизнь, — как мы разговариваем, думаем, строим картины. Мы спросили его: «А что ты вообще видел?» И он начал рассказывать. — У Рэтлита перехватило дыхание, и что-то громоздившееся в душе потоком хлынуло наружу. — Ох, Вайм, в каких местах он побывал! Что делал! В каких пейзажах голодал, в каком аду валился спать от усталости! В каких небесах парил с воплями! О, о чем он нам только не рассказывал! А Алегра транслировала его рассказы, так что они почти обретали плоть, будто мы сами оказывались там, — она так делала, когда была психиатром. Какие истории! Какие места! Какие существа!

— Похоже, это было что-то.

— Это было ничто! — яростно выкрикнул он. — Всего лишь слезы на глазах, гул в ушах, вкус на языке. Это была просто галлюцинация, Вайм! Это все было ненастоящее!

Голос метался между двумя октавами, срываясь с баса на визг.

— Но та тварь, про которую я тебе уже рассказывал… огромная… живая и одновременно неживая, как звезда… далеко, в другой галактике. Он ее видел! И вчера, хоть и не взаправду, я все-таки слышал, как она поет!

Огромные зеленые глаза блестели. Я позавидовал тому, кто сумел вызвать такие чувства у юных годами людей вроде Алегры и Рэтлита.

— И мы решили… — голос Рэтлита наконец определился с октавой, — после того как он опять заснул, мы еще какое-то время лежали и разговаривали — и решили, что попробуем ему помочь туда вернуться. Потому что там… дивно.

— Потрясающе. — Я поговорил с труповозкой, повесил трубку и встал со стола, на котором все это время сидел. — После работы я угощу тебя ужином, и ты мне расскажешь обо всем, что он описывал.

— Он все еще там, у Алегры, — сказал Рэтлит. В голосе слышалось замешательство. — Я туда пойду после работы.

— О, — сказал я. Меня, по-видимому, не пригласили.

— Очень жаль, что он настолько глуп, — сказал Рэтлит, когда мы вышли из конторы. Он покосился на кровавую лепешку, пятнающую бетонный пол, и покачал головой.

Я снова занялся бухгалтерией, и тут вошел Сэнди:

— Я все закончил. Может, по пиву, а, босс?

— Хорошо, — удивленно сказал я. В норме общительность Сэнди примерно равнялась его красоте. — Ты хочешь о чем-то поговорить?

— Угу, — явно обрадовался он.

— Утренняя история не идет из головы, да?

— Угу, — повторил он.

— Этому есть объяснение. — Я начал собираться. — Это имеет какое-то отношение к психологическому складу золотых. Жестокость и глупость, как все про них говорят. Но как бы они ни вели себя здесь, именно эти особенности психики позволяют им не сойти окончательно с ума на рубеже в двадцать тысяч световых лет.

— Угу, я знаю. — Сэнди неловко переминался с одной ноги на другую. — Но я не об этом хотел поговорить.

— Не об этом?

— Не-а.

— Ну? — спросил наконец я.

— Я насчет того парня, которому вы хотите отдать корабль.

— Рэтлита?

— Угу.

— Я еще не решил, отдавать ли ему корабль, — соврал я. — По закону он твой.

— Отдадите. И мне плевать. В смысле, на корабль плевать. Но, босс, я хотел с вами поговорить насчет этого парня.

Что-то такое есть в этом Сэнди…

Я и не подозревал, что у него есть какое-то мнение о Рэтлите — ну, кроме общей досады на то, что Рэтлит путается под ногами. Кроме того, Сэнди, кажется, искренне волновался. Мне стало любопытно. Он экал и мекал всю дорогу до бара и на протяжении двух кружек пива (я пил горячее молоко с медом), и наконец пережеванные мысли обрели форму:

— Босс, понимаете, я ближе к Рэтлиту, чем к вам. Не только по возрасту. Моя жизнь больше похожа на его жизнь, чем ваша. Для вас он почти как сын. А для меня он как младший брат; я его учил всему. Я не понимаю его до конца, но вижу яснее, чем вы. У него была тяжелая жизнь, но не до такой степени тяжелая, как вам кажется. И он вас облапошит — не в смысле денег, но вытянет из вас все, что сможет.

Я понятия не имел, откуда это взялось, но мне не нравилось то, что происходит.

— Он не вытянет из меня ничего против моей воли.

— Босс, у вас есть свои дети? — спросил вдруг Сэнди.

— Девять, — ответил я. — Было. С теми, кто остался в живых, я больше не вижусь, и их другие родители всегда были этому только рады — за единственным исключением. Но и у нее хватало ума не ссориться с остальными, пока она была жива.

— Ох. — Сэнди опять замолчал. Вдруг он полез в карман комбинезона и вытащил трехдюймовую фоторамку. Огромные ручищи со въевшейся смазкой — я научил их поднимать с пола яйцо, не раздавив, манипулятором с коэффициентом передачи пятьсот к одному — неуклюже возились с рычажками. — А у меня семеро.

На фотографии хихикали и толкались семеро мартышек, как две капли воды похожих на Сэнди. Разве что прыщей недоставало у самых младших. Они даже переминались с ноги на ногу точно так же. Они замахали руками, и из динамика послышалось: «Привет, па! Здравствуй, па! Па, мама велела сказать, что мы тебя любим! Па, па, приезжай скорей!»

— Сейчас я не с ними, — хрипло сказал он. — Но я вернусь, как только скоплю достаточно денег. Заберу их из этой адской дыры, где они сейчас живут, и пристрою в семейную группу приличного размера. Сейчас там только двадцать три взрослых, и обстановка накалилась. Я потому и уехал. Мы уже даже не могли по-человечески друг с другом разговаривать. Дети, их у нас тридцать два, переживали, что я уехал. Но скоро я смогу это поправить.