Вавилонские сестры и другие постчеловеки - Брюс Стерлинг Страница 71

– Удачи тебе! – пожелала Джуди.

– Ты же знаешь, что стены впитают оставленные тобой значки, – сообщила Джеззи. – Смотри, первое предложение уже исчезло.

Я посмотрел в указанном направлении. Действительно, стена снова сделалась безликой, как и метановый океан, плещущийся по другую сторону от нее.

– Ну, тогда мне, наверное, следует писать побыстрее. – Я приблизился к стене и занес над ней угольное стило.

– Минутку, – остановила меня Джеззи. – Разве «написание» не предполагает тех, кому оно предназначается?

– Да, пожалуй...

– Дай нам минуту, – добавила Джуди, – и мы научимся читать.

– Тогда мы поможем тебе все лучше понять.

Я рассмеялся иронично-горько, предчувствуя недоброе.

– Помощи, подобной вашей, мне, видимо, больше не нужно.

– Да ладно тебе.

– Мы избавили тебя от скуки.

Я устало покачал головой. Я знал, что Сестры все равно поступят по-своему, что бы я ни сделал. Поэтому я подождал, пока они ТИПнутся.

– Валяй!

– Мы готовы.

Я прижал кончик черного уголька к имитации настоящей белой стены и заново написал первое предложение.

3

Полет к Вавилону

Все началось с того, что я убил дипломата.

Он, вне всякого сомнения, искал моего отца и совершенно неожиданно наткнулся в отцовской библиотеке на меня и увидел, что я изучаю. Никаких сомнений в увиденном у него возникнуть не могло, ибо то, что я рассматривал, располагалось на всех стенах гипертекстовой комнаты – слова, картинки, видеоизображения, теснившиеся в наслаивающихся друг на друга окошечках. А поскольку он все это увидел, мне не оставалось ничего другого, как навсегда избавить его от возможности сообщить другим.

В мои планы не входило лишать его жизни. Но он стоял, изумленно уставившись на мою персону, и меня охватила жуткая паника. Рука бессознательно потянулась к столу и наткнулась на что-то твердое и тяжелое. Я схватил этот предмет, нанес дипломату удар, и дипломат рухнул.

Он лежал на полу, с внушительной вмятиной от удара статуэткой на залитом кровью виске. Кстати, статуэтка все еще была зажата в моей руке. Я добрую минуту стоял, уставясь на бронзовое изображение, прежде чем обнаружил в нем сходство с Основателем Мотеном, лицо которого я впервые узрел еще в младенчестве и с тех пор видел ежедневно.

В этот миг я понял, что нужно бежать.

Мелькавшие на стенах пиктограммы указывали, где находится выход.

Я выскочил из гипертекстовой комнаты и со всех ног пустился бегом через анфиладу пустых комнат отцовского особняка. Мой отец отсутствовал, занимаясь какими-то делами Охранителей, и забрал с собой весь местный персонал из числа людей. Остальных слуг я на этот день отпустил, освободив их от выполнения обычных обязанностей, и отключил все обслуживающие бытовые автоматы. Именно в такие редкие часы относительной свободы я осмеливался просматривать запрещенные материалы, за изучением которых и застукал меня дипломат. (О том, что мне пришлось претерпеть для того, чтобы заполучить эти инфокэши, я даже не рискую рассказать.)

Ох уж эти незваные, любознательные иностранцы! – думал я, мчась во весь дух по облицованным мрамором и устланным коврами коридорам. Из-за одного такого я вынужден расстаться с единственным знакомым мне образом жизни.

В следующую секунду я подумал о том, не стало ли сие драматическое происшествие тем самым окончательным толчком, которого я ожидал и который был предначертан мне самой судьбой. В конце концов, ведь я так долго мечтал сбежать отсюда...

Едва я достиг вестибюля, передо мной возник еще один незнакомец – он появился из-за настенного гобелена с изображениями эпизодов истории Истинной родины. Я замер на месте как вкопанный. Что это – ради святого Мотена – за открытый дом такой? Все двери настежь!

Незнакомец оказался жуткого вида коротышкой с бесстрастным лицом.

– Отправляйся за личным медальоном посланника! – приказал он мне.

У меня от удивления отвисла челюсть.

– Что-о-о?! Да как ты!..

– Забудь обо всех вопросах. Сейчас не время для них. Делай то, что я говорю.

За гобеленом послышалась возня, и огромное полотно заходило ходуном от чьих-то движений. Затем послышались какие-то приглушенные звуки. Неужели это сдавленный женский смех? Я посмотрел туда, где нижний край гобелена не доставал какого-то дюйма до поверхности пола, и увидел...

Пару копыт? Именно, пару волосатых босых ног.

Я снова посмотрел на коротышку. Было в нем нечто такое, что заставило меня воздержаться от каких-либо препирательств. Я издал невнятный испуганный звук, что-то среднее между стоном и жалобным писком, повернулся кругом и побежал обратно. Кровь на полу уже успела немного свернуться и загустеть. Я наклонился над безжизненным телом и снял висевший на золотой цепочке личный медальон. Он имел вид красного дракона. (Мой личный медальон имел форму старинной серебряной монетки с дыркой посередине и был прицеплен к кожаному шнурку.) Я торопливо засунул находку в карман.

Вернувшись в вестибюль, я не слишком удивился тому, что за гобеленом никого не оказалось – все незваные гости куда-то исчезли.

Я выскочил из дома и запрыгнул в пятисильный флоутер. Затем каким-то образом очутился в космопорте.

Когда на таможне меня попросили показать личный медальон, я на мгновение задумался, не торопясь выполнить эту просьбу.

В моем медальоне, помимо огромного количества всевозможной информации, было указано мое личное имя (Удо), девичья фамилия моей матери (фон Англен), мой регистрационный номер с указанием кода нашей солнечной системы, планеты, континента, генетической родословной (CD47190039pipeemma5?blue6wochibethsubell) и моя фамилия по отцовской линии (Сэндикс). Если бы я продекларировал его, то оставил бы за собой след такой же отчетливый, как струйка мочи на снегу.

– Нет, пожалуй, не буду...

Таможенник равнодушно пожал плечами.

– Как вам будет угодно. Но знайте, что в таком случае вы отправляетесь в путешествие в один конец. Обратно вас больше не впустят...

Для меня это не было секретом, но тогда я даже не мог представить себе истинных последствий моего поступка.

Когда я прошел в ворота, то внезапно почувствовал, как с моих плеч слетело бремя забот, о котором раньше я почти не задумывался. Я лишил себя имени Удо. Я сбросил груз материнского наследия – фамилию фон Англен. Я выскользнул из крепких уз кодового номера CD... и т. д., и т. п. (компьютерно-кодированной вереницы символов, неразрывной пуповиной связывавшей меня с жесткой матрицей Охранителей). Я выбросил из памяти слово Сэндикс – этот неподъемный груз сыновнего долга перед отцом...

Себе я оставил лишь прозвище – Сэнди. А его на моем жетоне-клейме не значилось.