Космическая трилогия - Клайв Стейплз Льюис Страница 7

Царила полная тишина, нарушаемая стальным позвякиванием. Теперь Рэнсом знал, что его издают метеориты, крохотные частицы космической материи, которые то и дело колотят по полому корпусу корабля; знал он и то, что в любой момент их может ждать встреча с более крупным объектом, который превратит в горстку метеоритов сам корабль с его обитателями. Однако страшно не было. Наверное, Уэстон неспроста называл его узколобым… Слишком уж невероятным выходило это путешествие сквозь застывшую в своем торжестве Вселенную, чтобы вызывать какие-то другие эмоции, помимо благоговейного восторга. Впрочем, дни – точнее, часы, проведенные на освещенной солнцем половине их крохотного мирка, – были несравненно лучше. Зачастую Рэнсом, отдохнув лишь пару часов, торопливо возвращался на светлую сторону. Его не переставало удивлять, что в любой миг, когда ни пожелай, там ждет полдень. Он купался в волнах чистейшего эфирного света: растянувшись на полу колесницы, которая с легкой дрожью влекла их сквозь космические глубины, где не властвовала ночь, прикрывал глаза и подставлял себя теплым лучам, омывавшим его и заполнявшим живой энергией. Уэстон как-то нехотя пояснил в двух словах, чем с научной точки зрения вызваны эти необычайные ощущения: мол, на корабль воздействует множество лучей, которые не способны проникнуть сквозь земную атмосферу.

Впрочем, сам Рэнсом со временем нашел другую, более духовную причину столь светлого настроя и ликования в душе. Он понемногу избавлялся от фобии, навеянной стараниями современной науки. Слишком много книг нынче писали о «космическом пространстве», и под влиянием этих текстов в голове складывался образ черной ледяной пустыни, разделяющей миры. Прежде Рэнсом и не сознавал, насколько сильны его заблуждения, – пока сам не оказался посреди океана небесного сияния, столь дивного, что называть его «пространством» не поворачивался язык. Как можно считать это место безжизненным, если жизнь струится из него каждую секунду? Ведь именно в космическом океане и зародились планеты со всеми своими обитателями. Нет, никакое это не «пространство». Древние мыслители были куда мудрее, когда называли его «небесной сферой» – небесами, возвещавшими божественную славу. ^[6]

«Край счастливый, где вовеки день не опускает веки, в небе голубом горя» ^[7] – Рэнсом не раз с любовью вспоминал эти строки Мильтона. Хотя он, конечно же, не все время валялся на солнышке. Рэнсом исследовал (насколько ему дозволялось) корабль, облазил все комнаты, переходя из одной в другую неспешно, по указке Уэстона, велевшего ни в коем случае не передвигаться резко, иначе воздуха уходит больше обычного. Из-за особенностей круглой конструкции многие помещения были пусты; правда, Рэнсом не сомневался, что на обратной дороге его похитители – Дивайн-то уж точно! – набьют их под завязку. Кроме того, он взвалил на себя обязанности стюарда и кока. Отчасти потому, что сам хотел быть полезен, а в рубку, естественно, его не пускали; отчасти потому, что Уэстон все равно сделал бы из него мальчика на побегушках (такой уж он человек), а Рэнсом предпочитал быть добровольцем, нежели прислугой. Да и готовил он лучше своих спутников.

Благодаря новым обязанностям Рэнсом однажды подслушал разговор, который изрядно его встревожил. В тот день он вымыл после ужина посуду, полежал на солнце, перекинулся парой слов с Дивайном – более болтливым, нежели Уэстон, но при этом куда более мерзким – и в обычное время лег в постель. Однако что-то не давало ему покоя, и спустя час или два он вдруг вспомнил о своем намерении сделать с вечера кое-какие приготовления к завтраку. В камбуз можно было попасть через кают-компанию, где всегда царил день; он находился по соседству с рубкой. Рэнсом не медля встал и вышел, неслышно ступая босыми ногами по полу.

Хотя окно в камбузе выходило на темную сторону, Рэнсом не стал включать свет: в приоткрытую дверь и без того лилось солнце. Дел по хозяйству, само собой, оказалось больше ожидаемого, но Рэнсом за долгие дни успел приноровиться и почти не шумел. Только он закончил и принялся вытирать полотенцем, висевшим у входа, руки, как вдруг услыхал, что дверь рубки отворилась и в кают-компанию вышел человек – кажется, Дивайн. Стоя на пороге, тот обернулся и завел разговор с тем, кто оставался внутри. Поэтому его реплики Рэнсом слышал хорошо, а вот ответы Уэстона разобрать не мог.

– По-моему, план очень глупый, – сказал Дивайн. – Ладно, если эти твари будут ждать нас на месте высадки, а если нет? Вдруг придется искать их? Предлагаете усыпить его и тащить на себе всю дорогу? Нет уж, пусть лучше сам идет и свой рюкзак тащит.

Уэстон что-то ответил.

– Откуда же ему знать? – возразил Дивайн. – Разве только какой дурак проболтается… Да если он что и заподозрит, думаете, ему хватит мужества сбежать на чужой планете? Без еды, без оружия?.. Да он на сорна едва взглянет, в ногах у нас будет валяться.

И снова до Рэнсома донеслось неясное бормотание.

– Понятия не имею, – огрызнулся Дивайн. – Может, он у них вместо вождя, а может, тамошний божок.

Уэстон что-то коротко буркнул. Дивайн тут же отозвался:

– Теперь ясно, зачем он им нужен.

Уэстон задал еще какой-то вопрос.

– Ради человеческого жертвоприношения, небось. Хотя для них, может, и не «человеческого», я ж не знаю, как они нас называют. Но вы поняли, о чем я.

На сей раз Уэстон разразился целой тирадой, вызвавшей у Дивайна обычный саркастический смешок.

– Само собой! Естественно, вы поступаете так из самых высших побуждений! Делайте что душе угодно, пока ваши действия не идут вразрез с моими целями.

Уэстон все не унимался, и Дивайн, не вытерпев, перебил:

– Вы что, струсить вздумали?

Он помолчал недолго, словно прислушиваясь, и наконец продолжил:

– Раз эти твари вам так по душе, можете оставаться, женитесь на местной дамочке… если они вообще не бесполые. Нечего о них переживать! Надо будет, спасем вам парочку в итоге, станут вместо домашних зверушек: хотите режьте их, хотите на поводке выгуливайте. Да, знаю, они омерзительны. Я пошутил. Спокойной ночи.

Дивайн закрыл дверь рубки, прошел через кают-компанию и скрылся у себя, как всегда, зачем-то заперевшись изнутри. Рэнсом тихонько выдохнул и на цыпочках вышел из камбуза. Конечно, разумнее было бы как можно быстрее вернуться в постель, и все же он застыл посреди кают-компании, с каким-то новым чувством любуясь небесным сиянием. Где же им предстоит спуститься с этих райских вершин? Сорны, жертвоприношения, омерзительные бесполые существа… Собственная роль в спектакле теперь стала ясна. Он понадобился кому-то на Малакандре. Не он лично – вообще любая жертва с Земли. А выбрали именно Рэнсома – и все из-за Дивайна, который, очевидно, все эти годы его ненавидел…

Любопытно, что за сорны – те самые, при виде которых он будет валяться у Дивайна в ногах? В мыслях замельтешили кошмарные образы, позаимствованные из книг Герберта Уэллса и прочих фантастов. Их миры населяли чудища, во много раз превосходившие по жути античных и средневековых химер. Насекомоподобные, пресмыкающиеся, ракообразные монстры с длинными щупальцами, скрипучими крыльями, покрытые слизью, а самое главное, со сверхчеловеческим интеллектом и ненасытной кровожадностью – таким созданиям самое место на другой планете. Наверное, сорны… сорны…