Кольцо времени - Борис Тараканов Страница 7

Виктор Иванович замолчал и после небольшого размышления вышел из палатки. День клонился к вечеру. И какой день! Свидетелем такого становятся раз в сто лет, да и то далеко не все. Стас с Игорем сделали новые расчеты и ушли в степь делать новую разметку для раскопок. Завтра они сами возьмутся за лопаты. И, конечно же, Вовка будет ходить по краю шурфа и издевательски давать советы. Как копать, куда бросать. А Стас с Игорем через какое-то время начнут наигранно сердиться и обещать надрать ему уши, если он сейчас же не уйдет. Вовка, конечно же, не уйдет. Он будет продолжать экзекуцию виновных в такой большой ошибке. Но, с другой стороны, если бы Стас с Игорем не ошиблись, и он не выкопал этот ненужный шурф, стали бы они свидетелями столь загадочного явления, как «Летучий Итальянец»?

Лукавский смог уснуть лишь на вторую ночь, да и то с трудом. В общем-то, слово «заснул» не в полной мере отражало состояние мецената. Лукавский лежал на кожаном диване, накрывшись овчинным тулупом. Он повернулся на правый бок, обратившись лицом к спинке дивана, и дремал, прикрыв глаза. Кроме подсвечника на столе и двух канделябров на стенах ничто не освещало комнату. В слабом, колеблющемся пламени свечей различались только диван, стол и угловая часть комнаты — все остальное было погружено в полумрак. Часы тихо отсчитали одиннадцать ударов. Шесть минут назад Степан заходил в комнату проведать хозяина. Увидев его спящим, он так же тихо прикрыл дверь и, стараясь не скрипеть половицами, спустился на первый этаж.

На улице послышался шум, залаяла собака. Чуткий сон мецената мгновенно улетучился. Лукавский оторвал голову от диванного валика и прислушался. Может, извозчики снова сцепились колясками? Лукавский скинул тулуп на пол и поднялся. Старые ноги опустились в шлепанцы, привезенные из Турции. Он подошел к окну. За забором, на мостовой, слышался гомон. Лукавский прислушался. Разобрать слова не удавалось.

Ворота вздрогнули. Кто-то или что-то ударило в них, гулко отозвавшись чугуном и дубовыми досками. Потом еще раз и еще. Удары в ворота становились все более частыми и сильными.

— Отдайте нам антихриста! — донеслось с улицы.

Резким движением Лукавский обернулся и посмотрел на дверь. В комнату вбежал Федор.

— Уходить надо, барин. Народ бунтует. Вас требует.

— Много их? — спросил Лукавский еле заметно дрогнувшим голосом.

— Человек двадцать, — ответил Федор. — Но народ все идет. Все эти сплетни про дом дьявола… Уходить надо, барин. Степан их задержит, пока мы до подземного хода дойдем. А там, на пустыре, и коляска уже дожидается.

Собака, перешедшая уже на хрип, вдруг взвизгнула и замолчала.

— Что с Маркизом? — спросил Лукавский.

— Не знаю, барин. Сейчас посмотрю, — сказал Федор.

Он выбежал из комнаты. Лукавский повернулся к окну и посмотрел во двор. От правого забора скользнула тень. Меценат вздрогнул и прислушался к шагам на лестнице. Лукавский был смелым человеком, и смерть его не пугала. Но смерть смерти рознь. Та, что готовилась ему, мецената совсем не устраивала.

На лестнице кто-то издал стон, и после треска сломанной древесины что-то с грохотом упало на пол. Лукавский смотрел на дверь в ожидании неминуемой страшной смерти.

На улице крики становились все сильнее. Ворота не выдержали и рухнули на землю. Степан выбежал навстречу неистовствующей толпе и первым же взмахом жерди сбил с ног шестерых.

Махнув жердью еще несколько раз, Степан опустил ее одним концом на землю, и перевел дух. Толпа немного охолонула и, продолжая выкрикивать проклятия, все же не решалась снова зайти на двор. Степан довольно усмехнулся и, все еще не бросая жерди, развернулся и пошел ко входной двери дома. Когда он поднялся на последнюю ступень, из тени в дверном проеме появилась красивая женщина с глазами глубже, чем море. Степан в нерешительности остановился. Она дотронулась до его лица. Степан неестественно улыбнулся, выпуская из рук жердь.

Дверь в комнату Лукавского вылетела, вырывая с мясом петли из косяка, и упала на стол у противоположной стены. Меценат из последних сил сумел совладать с собой и, продолжая смотреть на пустой, чернеющий дверной проем, оперся за спиной двумя руками о подоконник. Огромного роста человек со шрамом на левой щеке ото лба и до подбородка, уверенно ставя ноги, вошел в комнату. Не задерживаясь у порога, он прошел к шкафу, и раскрыл дверцы. Они почему-то оказались не запертыми. По комнате со слабым шипением пронесся легкий ветерок, колыхнув пламя свечей, и потушив половину из них. Мороз прошел по коже Лукав-ского, но ни взглядом, ни жестом он не выдавал своего страха. Громила отошел на три шага назад. Из тьмы шкафа в полумрак комнаты пустыми глазницами смотрело девять черепов. Громила поднял левую руку с растопыренными пальцами и глухим басом завыл слова древнего заклинания: «Эвер! Агн! Вир!..». Порыв ветра вышел из шкафа, и люстра под потолком слегка качнулась.

На улице послышались крики. Сначала мужские, сдержанно приглушенные, затем женские, душераздирающие. Лукавский, не отрывая глаз, смотрел на шкаф. Все, что сейчас произойдет, он видел много раз, только теперь это должно принести ему жуткую смерть.

После еще одного порыва ветерка шипение сменилось легким стрекотанием. Громила продолжал смотреть на черепа в шкафу. Из пустых глазниц и переносиц тонкими струйками потянулся черный дымок. Сначала из двух, затем еще из четырех и оставшихся трех черепов. Тонкие струйки постепенно густели. Вытекающий дымок опускался к полу и после этого поднимался к потолку, собираясь в маленькие отдельные облачка и образуя правильный круг. В комнате что-то завыло, словно ветер в трубе. Черные облака пришли в движение и каруселью завертелись вокруг люстры.

Лукавский почувствовал холодное прикосновение ветра к щеке, со стола слетело несколько бумаг. От потолка облака устремились к полу, затем по параболе начали подниматься вверх, собираясь в сгусток, похожий на кокон. Через минуту он принял форму капли. Капля метнулась в правый, ближний от Лукавского угол комнаты, затем в левый дальний и, не долетев до него, резко изменив траекторию, опустилась к полу. Оттуда после небольшой паузы черная капля отлетела к входной двери и так же быстро направилась к Лукавскому. Тот успел только округлить глаза.

Тело мецената как губка впитало в себя весь сгусток без остатка. Глаза закрыла черная пелена, тело скрючило в страшных судорогах, и Лукавский повалился на пол. Боль была настолько ужасной, что мышцы с силой сокращались, заставляя конечности принимать неестественные положения.

В окнах домов то там, то тут зажигался свет. Жители улицы выходили из своих домов. Казалось, что все собаки в округе взбесились от полной луны.

— Пожа-ар! — раздался зычный протяжный крик.

— Пожа-а-а-ар! — отозвалось на другом конце улицы.

Дом Лукавского вспыхнул как порох. Он загорелся сразу и весь. От жара лопались стекла в домах напротив. Невозможно было не то, что подойти к дому, пройти мимо по улице и то было не просто. Дом горел всю ночь, а под утро погас в несколько минут, оставив только обугленный каркас, который вскоре с треском обрушился. Толпа зевак, пожарные, полицейские еще какое-то время стояли возле пепелища, выдвигая версии о причине происшедшего. Кто говорил, что барин был прислужником дьявола и его Бог наказал, кто уверял, что, наоборот, он был слишком набожным, и в доме всегда горело столько свечей, что немудрено было случиться такой беде. Удивлялись, как это еще раньше все не сгорело.