Пустошь - Джен Александер Страница 7

Через час я объявляю, что мне пора. Я всегда так говорю, прежде чем отключиться на несколько часов, а то и дней. Итан целует меня на прощание, потом отводит у меня со лба непослушную прядь и обещает, что мы скоро увидимся. Эйприл и Джереми бормочут: «Пока!» А затем происходит нечто необычное: я не теряю сознание – по крайней мере не полностью. Я снова чувствую покалывание. Оно начинается в центре головы, потом достигает глаз и ушей и ненадолго прекращается. Следующие несколько часов электрическая щекотка скользит вверх-вниз по телу, то погружая меня во тьму, то выдергивая из нее. Все это напоминает какое-то сумасшедшее световое шоу.

Потом сознание окончательно ко мне возвращается, и я просыпаюсь в укрытии, которое мы устроили в музее. В каждом нашем убежище обязательно есть сэйв – безопасная комната, где мы спим. Теперь я подозреваю, что у сэйва есть и другие функции.

На меня разом обрушиваются десятки воспоминаний о жизни в Пустоши. Вот я неловко сворачиваюсь калачиком в сэйве, прежде чем отключиться; насмехаюсь над каннибалом, готовым броситься на меня с ножом, хотя внутри у меня одно желание – сбежать; вижу оцепенелые лица друзей, которые язык не поворачивается назвать человеческими. Я всегда думала, будто сама себе хозяйка, – лишь изредка замечала, что мои мысли никак не связаны со словами и поступками.

В памяти проносятся все новые образы, и вдруг на меня снисходит страшное озарение: единственное, что я в состоянии контролировать последние три года, – это мой ум. Да и то большую часть времени я только наблюдаю, думаю и совершенно не замечаю, что не властна над собственными действиями.

Почему я осознала это только сейчас?

Смотрю прямо перед собой, на лежащего напротив Итана. Его губы плотно сжаты, карие глаза открыты и совершенно ничего не выражают. Кто мы? Где мы? Как сюда попали?

Чувствую, как у меня подергивается правое веко. Как напрягаются мышцы, когда я пытаюсь пошевелить пальцами. Человек ли я вообще? Если Пустоши не существует в действительности, откуда мне знать, реальна ли я сама?

Я снова проваливаюсь в сон.

Мне снится, будто вокруг меня, словно стервятники, медленно кружат люди в деловых костюмах. Они так близко, что я чувствую целую гамму запахов, от ванильных духов и сигаретного дыма до потных подмышек. Меня мутит, но желудок пуст.

– Она – первая, – произносит человек в заднем ряду.

Первая кто?

Подходит женщина. У нее большие бледные глаза и коротко стриженые темные волосы с проседью. Вылитая сова. Она дотрагивается до моих волос – в этом кошмаре они гораздо длиннее, чем в действительности, – и принимается внимательно меня рассматривать.

– Говорят, она отлично показала себя в испытаниях. Когда вы собираетесь запустить ее в игру?

– Сегодня вечером, – отвечает тот же человек.

Женщина улыбается – зубы у нее мелкие, как у пираньи.

Я хочу, чтобы она перестала меня трогать. В этом сновидении мне не нравится так же сильно, как в кошмаре про белый прибор и механические руки, но проснуться не могу. Я стою совершенно неподвижно, а все эти люди оценивающе меня разглядывают. Причем я уверена, что нахожусь в собственном теле.

– Я человек, – жалобно бормочу я.

Окружающие только улыбаются, словно я ребенок, который произнес первое в жизни слово.

До моей макушки дотрагивается мужчина в черно-сером галстуке в горошек. Голову охватывает невыносимая боль, и я захожусь от крика.

– Я слышал, дизайнеры «Пустоши» разработали отличный мир. Мой деловой партнер совершил по нему экскурсию и говорит, что еще никогда не видел такой реалистичной игры.

Мужчина в галстуке даже не обращает внимания на мои муки. Он оглядывается через плечо, и самодовольный голос в заднем ряду отвечает:

– С физической реальностью всегда так. Впрочем, я согласен: «Пустошь» – нечто особенное. А Клавдия Вертью – наш главный персонаж.

Толпа раздается в стороны, и обладатель самодовольного голоса выходит вперед. Я не могу разглядеть его лица – оно расплывается у меня перед глазами, – но знаю, что хочу причинить ему боль. Хочу так сильно, как в жизни ничего не хотела.

Кошмар обрывается в ту секунду, как я бросаюсь на него с острой иглой в руке, которую выдернула из резинки накрахмаленных штанов.

Я лежу на боку и пытаюсь понять, что это было. Больше похоже на воспоминание, чем на сон. По зажатой между полом и телом руке бегают мурашки. Я счастлива – если это слово вообще применимо к человеку, чья жизнь оказалась муляжом. Первое воспоминание! Первое воспоминание о жизни до Пустоши!

Доказательство, что я человек.

Я не виртуальный герой в созданном компьютерами мире. Я – нечто другое. Человек, заточенный в игру. Персонаж.

Такие мысли проносятся у меня в голове, прежде чем по телу растекается электрический ток, от которого начинают стучать зубы. На этот раз он вырубает меня полностью. Больше никаких воспоминаний – просто сон.

* * *

– Нужно составить план большого набега, – говорю я, когда в голове у меня срабатывает выключатель и я возвращаюсь к действительности. Я сижу на спальном мешке, скрестив ноги.

– Можно отправиться в Гадюшник, – предлагает Джереми, подкатывая к Эйприл бутылку с водой.

Именно там мы и нашли Эйприл несколько месяцев тому назад. Гадюшник – район города вокруг футбольного стадиона, где живет шайка людоедов. Но людоеды – не единственная опасность. На футбольном поле и на месте разрушенных зданий зияют ямы – огромные воронки, на дне которых оказывается большинство выживших – или оступившись, или после того, как с ними покончат людоеды.

Во время последней вылазки в Гадюшник мы убили немало людоедов. Грабили всех, кто попадался нам на пути: и каннибалов, и выживших. Помню, как было опасно. До чего же безрассудно мы себя вели!

Я помню все. А судя по тому, что я опять нахожусь в белой комнате, эти воспоминания принадлежат не только мне.

– Если пойдем в Гадюшник, придется тратить очки на апгрейд оружия, – недовольно говорит Эйприл. – Нельзя ведь отправляться туда с одними ножами и парой пистолетов.

Я вижу на экране, как она накручивает на тощее запястье свои длинные рыжие волосы: раз, два, три – накрутила; раз, два, три – раскрутила. Я вспоминаю, сколько раз просила ее сделать апгрейд прически и подстричься. «Эти дурацкие волосы тебя погубят, – сказала я однажды. – Какой-нибудь людоед схватит тебя за патлы, а я даже пальцем не пошевелю, чтобы тебя спасти».

Меня тогда покоробило от собственных слов, так грубо и бессердечно они прозвучали. Теперь я знаю, что это были не мои слова.

– Чтобы зарабатывать очки, нужно тратить очки, – произносит девушка в белой комнате одновременно со мной. – Если, конечно, не боишься риска. Ну, а если боишься… может, стоит подыскать себе другой клан, который играет в твоем темпе? Годам к двадцати, глядишь, управишься.