Дети Фюрера. Клоны Третьего рейха - Ганс-Ульрих фон Кранц Страница 7

Короче говоря, на следующее утро я ни свет ни заря отправился в архив. Заведующая — женщина лет пятидесяти, на лице которой были видны следы былой красоты, — безучастно скользнула взглядом по моим документам и принесла мне несколько папок, относившихся к 1986 году.

Пролистав их, я не нашел ничего интересного. Но так быстро я сдаваться не привык, к тому же мой опыт работы в архивах говорил о том, что самые интересные документы обычно не так-то просто найти. И я усердно брал все новые и новые папки — с упорством Данаид, пытающихся наполнить бездонную бочку…

Чем дольше продолжались мои бесплодные поиски, тем явственнее я замечал перемены в поведении заведующей архивом. Сначала равнодушная и безучастная, она теперь уже с интересом наблюдала за мной. На пятом часу моей работы, передавая мне очередную порцию папок, она спросила:

— Я вижу, вы ищете что-то конкретное… Могу я поинтересоваться, что именно?

— В этом медицинском центре в мае восемьдесят шестого произошли довольно странные события, — я решил быть откровенным. — Я пытаюсь выяснить детали.

— Вы уверены, что это не слухи? — или мне показалось, или голос женщины действительно слегка дрожал.

— По крайней мере, профессор де ла Квинтура, с которым я говорил пару недель назад, их не опроверг.

— Вы видели его? Как он? Что с ним? — женщина вцепилась мне в руку с такой силой, что я чуть не закричал. Увидев гримасу боли на моем лице, она отдернула руку и поспешно произнесла: — Простите… простите. Я не должна была так реагировать. Вы… Вы действительно видели Гомеса?

— Да, две недели назад, в Буэнос-Айресе. Почему это вас так взволновало?

— Мое имя — Долорес Гарсия, — произнесла женщина, помолчав. — Но это — моя девичья фамилия. Почти десять лет меня знали как Долорес де ла Квинтура. В этом архиве вы не найдете ничего из того, что вас интересует. Приходите в семь вечера в ресторан «Кристобаль Колон». Я расскажу все.

…Несколько часов спустя мы сидели за столиком ресторана. Музыка прекрасно заглушала наши голоса, но мы все равно старались беседовать тихо.

Потому что то, о чем рассказывала Долорес, было для меня настоящим шоком.

— Мы с мужем были очень счастливы, — начала она свой рассказ. — Он — довольно молодой профессор, талантливый медик, восходящая звезда генетики. Я работала рядом с ним, но в другом отделении — я была кардиохирургом. Все рухнуло тогда, в мае восемьдесят шестого. Однажды он пришел и рассказал забавную историю: в больницу заявился человек, заявивший, что он — Гитлер, и настаивавший на генетической экспертизе. Его хотели посадить в психиатрическую клинику, но экспертиза показала — он полностью вменяем. И тогда Гомес — то ли шутки ради, то ли по какой-то неизвестной мне причине — решил провести анализ ДНК. В свое время он ездил в Гейдельберг, участвовал в тамошнем генетическом проекте, и поэтому у него была расшифровка ДНК нацистского диктатора. На следующий день он пришел домой сам не свой. Совпадение ДНК было абсолютным. Ошибки быть не могло — перед ним был Гитлер.

Естественно, Гомес сообщил все начальству. Необычного пациента срочно перевели в охраняемую палату — и не случайно, потому что следующей же ночью в палату, где он находился раньше, проникли через окно неизвестные и перевернули все вверх дном. Гомес попросил усилить охрану. Через день ему сказали, что пациента заберут моряки с американского корабля.

Моряки действительно прибыли, но почти одновременно на больницу напали какие-то люди с автоматами. Они перебили охрану и, если бы американцы не вмешались, забрали бы странного пациента. Бой длился полчаса, моряки победили. Потом они схватили этого человека и уехали. Трупы убрали, кровь смыли, нам приказали обо всем молчать.

А потом к нам в квартиру пришли эти люди. Не перуанцы, нет. Почти половина из них были блондины. Они велели Гомесу немедленно уехать в Аргентину и под страхом смерти молчать о том, что произошло. Там он должен был находиться под наблюдением их друзей. Их лидер тут же написал короткую записку, которую Гомес должен был показать кому-то в Буэнос-Айресе. Она была написана по-немецки.

И мой муж уехал. Он оставил меня тут, сказав, что так будет лучше для меня. Он был охвачен страхом, паническим страхом. Я не знаю, как им удалось так напугать его. Я не слышала их разговор. С тех пор я не видела мужа… Я больше не могла оперировать — так меня потрясло все произошедшее — и перешла на работу в архив. С тех пор моя жизнь — это беспросветный мрак. Безнадега и отчаяние.

Мы помолчали. Потом я прокашлялся и спросил как можно более нейтральным тоном:

— Вы не помните содержание этого письма? Или хотя бы кому оно было адресовано?

Долорес покачала головой:

— Подпись. Только подпись. Две буквы. Они словно состояли из треугольников, ни одной кривой линии. К. Р.

Я чуть не подскочил на стуле:

— Письмо писал рыжий человек? С мелкими шрамами на правой щеке, правое ухо как будто порвано?

— Он был совсем седой, но… шрамы действительно были… Вы его знаете?

Я не отвечал. Я думал о другом. Карл Рейер. Оберштурмбаннфюрер СС Карл Рейер. Вот где я нашел тебя…