Освобожденный Франкенштейн - Брайан У. Олдисс Страница 7

— Сомневаюсь, чтобы Жюстине Мориц сегодня хорошо спалось!

И они, хихикая, отправились прочь.

Жюстина Мориц! Я догадался, что речь шла о той самой женщине, чью судьбу будет решать завтра суд в Женеве. Но это не все! Я уже слышал это имя раньше и теперь тщетно обшаривал свою память в поисках хоть каких-то зацепок. Я вспомнил Жюстину, героиню де Сада, и сообразил, что он должен быть сейчас в живых — если я правильно понимаю, что это за "сейчас ". Но мое новоявленное высшее "я" говорило мне, что Жюстина Мориц — совсем другой человек.

Пока я стоял, опершись руками о каменный парапет моста, дверь постоялого двора вновь отворилась. Из нее, запахивая на себе плащ, появилась мужская фигура. Это был мой давешний меланхолический собеседник. Изнутри гостиницы доносились звуки аккордеона, и я догадался, что они-то и выгнали его наружу.

О многом говорили его движения. Он расхаживал взад-вперед, сложив руки на груди. Один раз вдруг широко раскинул их протестующим жестом. Все поступки моего нового знакомца свидетельствовали, что он буквально обезумел от горя. Хотя мне было и жаль горемыку, колкость его манер отбила у меня охоту к непосредственному общению.

Внезапно он пришел к какому-то решению. Что-то громко сказав — по-моему, касательно дьявола, — он зашагал прочь с такой скоростью, будто от этого зависела его жизнь.

Мое высшее "я" не раздумывая приняло решение. В обычных условиях я бы не мешкая вернулся домой и скромно отправился на боковую. Вместо этого я, выдерживая безопасное расстояние, пустился вслед за своим горемычным знакомцем.

Дорога, по которой он шел, вела под гору. После поворота из-за небольшой рощицы передо мною вдруг открылась бесподобная панорама — озеро,

Женевское озеро, Лак Леман, как зовут его швейцарцы, а за ним, не слишком далеко, виднелись шпили и крыши Женевы!

В свое время я очень любил этот город. Теперь же — до чего он скукожился! Лунный свет, конечно же, придавал ему определенный шарм, но все же каким жалким захолустьем предстал он на берегу озера в этот тихий ночной час. Естественно, за своими стенами он был полон романтики, но не имел ничего общего со знакомым мне большим городом. Когда я бывал здесь, сам

Сешерон уже поглотили внутренние предместья, теснящиеся вокруг старого здания ООН.

Но моему высшему "я" было на это наплевать. Мы спускались с холма — предмет моей слежки и я. К самому озеру там прилепилась какая-то деревушка.

Где-то парили звуки песни — я сказал парили, ибо голоса, казалось, проплывали над водой так же нежно и ласково, как и легкий туман.

Мой приятель прошагал по извилистой дороге пару миль и добрался наконец до пристани, где и забарабанил в какую-то дверь. Я замешкался на улице чуть в сторонке, стараясь не привлекать внимания немногочисленных любителей поздних прогулок. Я наблюдал, как он нанимает человека и тот помогает ему спуститься в лодку; потом они разместились в ней, и перевозчик налег на весла. Лодка скользнула в тень и вновь показалась на виду, держа курс через озеро, уже под легкой вуалью едва ощутимого тумана. Не раздумывая, я направился к кромке воды.

Тут же мне навстречу шагнул какой-то человек с тусклым фонарем в руке и спросил:

— Не надобно ли вам, милостивый сударь, переправиться на тот берег?

Почему бы нет? Слежка продолжалась. Мы тут же столковались о плате.

Забрались в его рыбацкую лодку и оттолкнулись от каменной кладки пристани. Я велел ему притушить фонарь и отправляться следом за первой лодкой.

— Не иначе, вы знакомы с господином, что плывет на ней, сударь, — сказал мой гребец.

Эти селяне — ну конечно же, как они могут не знать человека, который достаточно богат и чей отец живет неподалеку от них! Мне представился шанс подтвердить свои подозрения.

— Я с ним знаком, — самоуверенно заявил я. — Но вы-то навряд ли знаете его имя!

— Эта семья хорошо известна в округе, сударь. Это молодой Виктор Франкенштейн, сын своего знаменитого отца.