Аллегро на Балканах - Александр Михайловский Страница 7

– Времени нет на пустые слова, так что все свои комплименты вы мне скажете потом. Литерный поезд для вас ждет, паровоз уже под парами. Пока вы сдавали корпус и ехали сюда, обстановка на юге осложнилась до крайности. После того как наш брат принял болгарский престол и объявил о независимости своего государства от Османской империи, есть все приметы к тому, что старый придурок султан Абдул-Гамид вознамерился напасть на Болгарию и, может быть, Сербию, без объявления войны. Армию в Бессарабии, которая должна выступить на помощь братушкам, мы почти собрали, но командующего у нее до последнего момента не было. Как всегда, когда потребовалось начинать войну, выяснилось, что генералов у нас много, а командовать некому. Генерал Сухомлинов, временно занимающий должность начальника Киевского округа, доверчив и недалек, и, несмотря на все его монархические и патриотические убеждения, доверять этому человеку войска, которые должны пойти в бой, просто страшно. В нашей армии все же не оловянные солдатики служат, а живые люди, и у каждого есть отец с матерью, а у господ-офицеров еще и жены с детишками. Впрочем, многие другие генералы еще хуже. Прополка сорняков далеко еще не завершена, многие кандидатуры под вопросом, но ты, Павел Адамович, один из тех немногих, по чьему поводу никаких колебаний нет. Понятно тебе сие, или нам приискать другую кандидатуру?

– Понятно, государыня-матушка, – сказал фон Плеве, – и других кандидатур подыскивать не надо. Еще давая присягу, я поклялся служить там, куда пошлют, и готов немедленно выехать в Бессарабию принимать командование. Только вот скажите мне, неразумному, что надо делать, если власти Румынии, чьи земли лежат между Бессарабией и Болгарией, откажутся пропускать наши войска через свою территорию? Тамошнее боярство, насколько мне известно, не особо жалует нас, русских, оглядываясь то на Берлин с Веной, то на Лондон с Парижем.

– В том случае, если тебя откажутся пропускать добром, – ледяным тоном произнесла императрица, – ты должен пройти через румынскую землю силой оружия, в качестве платы за беспокойство прирезав их к территории моей державы. Письмо о том, что мне нужны прямые пути сообщения через румынскую территорию, своему брату Каролю я уже послала, и если оно не возымеет воздействия, то я в том не виновна. Когда-то эта Румыния была создана через то, что России выкрутили руки на Парижском конгрессе, и теперь в случае демонстрации ослиного упрямства я намереваюсь открутить все назад вместе с некоторыми особо упрямыми головами. При этом стрелять в румынских мужиков, которые сейчас как раз бунтуют против своих бар, тебе никак нельзя, а вот вешать этих самых бар высоко и коротко за неуважение к российской державе и разные поносные слова я тебе дозволяю, и даже вменяю в обязанность. Впрочем, если румыны не будут ерепениться, ты просто пройдешь со своими войсками через их земли с максимально возможной быстротой – и тогда все остальное мы отложим на другой раз, который еще, несомненно, представится. Ну как, понятен тебе мой ответ или надо разъяснять дополнительно?

– Никак нет, государыня-матушка, – склонил голову генерал фон Плеве, – что делать с Румынией, мне понятно. Станет сопротивляться – сломать как гнилую халупу, в противном случае – пройти через нее со всей возможной скоростью, не обращая ни на что внимания. А теперь скажите, кому я должен подчиняться в ходе этого дела – генералу Сухомлинову, вашему супругу или же вам лично?

– Мой супруг – это разговор особый, – ответила императрица, – его корпусу придется ставить точку в деле на Босфоре, а потому морская пехота уже грузится в эшелоны с пунктом назначения – Севастополь. Подчиняться ты будешь нашему брату Михаилу, который к моменту твоего прибытия будет назначен Главнокомандующим всеми войсками, сражающимися против Турции на европейском театре военных действий. Я здесь, в Санкт-Петербурге и Гатчине, а он – в Софии, и ему на месте виднее, что надо делать. Кроме твоей Бессарабской армии, против Османской империи будет сражаться Таврическая армия генерала Радко-Дмитриева, которая уже грузится на пароходы, чтобы отправиться в Бургас и Варну морем. Впрочем, ничего большего на эту тему я тебе сказать не могу, потому что это будет одна из тех скоротечных и немного сумбурных войн, когда сначала армии ввязываются в бой, а уже потом командующие решают, что им со всем этим делать.

Императрица сделала паузу, осмотрела своего собеседника с ног до головы и добавила:

– И, насколько нам известно, Павел Адамович, вы к такому образу боевых действий подходите наилучшим образом. Так что езжайте немедленно – ваша слава вас уже ждет. А мы останемся здесь и будем молиться и за вас, и за своего супруга, и за всех русских воинов, которые будут драться с жестоким супостатом.

Когда генерал фон Плеве вышел, воодушевленный и окрыленный, императрица со вздохом посмотрела на супруга и сказала:

– И ты поезжай, Сашка, а мы здесь с Павлом Павловичем останемся делать большой полити́к. Босфор и Дарданеллы по итогам этого дела должны непременно отойти к России, и в том я могу положиться только на тебя. Подобное более свершить некому. В тот момент, когда мы начнем ломать империю Габсбургов и Второй Рейх дядюшки Вилли, никакого удара с юга по нам последовать не должно, и морское сообщение Одесса-Марсель обязано действовать бесперебойно. И ты уж береги себя там, не оставь меня молодой вдовой с дитем на руках, ведь наше счастье с тобою так сладко, что я уже три года не могу прийти в себя от счастья.

– И я тебя тоже очень люблю, Оля, – сказал князь-консорт, непроизвольно оправляя мундир. – Не беспокойся, все будет как надо, вернемся мы по домам с победой и непременно живыми…

Сказав это, князь-консорт тоже вышел – и императрица знала, что мысленно он уже там, на войне, где грохочут залпы и рвутся бомбы, а морская пехота волнами выплескивается на чужой берег, чтобы во славу Отчизны одержать над врагом победу. Ей же, как и другим женам русских воинов, остается только ждать и молиться, потому что на войне, бывает, погибают даже генералы.

25 июля 1907 года. Стамбул. Дворец султана Долмабахче.

Когда императрица Ольга говорила, что султан Абдул-Гамид готов напасть на Болгарию немедленно и без объявления войны, она не ошибалась и не преувеличивала. Крыса, загнанная в угол, тоже порой готова кинуться на своего мучителя и убийцу.

Пощечина его султанскому величеству Манифестом Михаила Четвертого о восхождении на болгарский престол и в самом деле получилась хлесткая: голова у Абдул-Гамида мотнулась от плеча к плечу. Последний раз его так унижали только в несчастном 1878 году, когда русские армии находились в одном дневном переходе от беззащитного Стамбула. И вот теперь они вернулись – еще более грозные и решительные, а в империи осман повсюду видны признаки упадка, Больной Человек Европы задыхается в миазмах собственного гниения, армия охвачена брожением, а те страны, что прежде были Турции союзниками, потеряли к ней былой интерес. И даже Германия, еще совсем недавно обхаживавшая Стамбул в поисках союзника против набирающего силу русского медведя, скорее всего, предпочтет остаться в роли зрителя, улюлюкая с галерки сражающимся на арене бойцам.

Ну в самом деле, нельзя же так – тридцать лет назад пообещать концессию на постройку железной дороги Берлин-Стамбул-Багдад-Басра, чтобы в обход контролируемого англичанами Суэцкого канала доставлять колониальные товары прямо в центр Европы, и до сей поры волокитить вопрос «в комитетах», с которых взятками кормилась немереная уймища турецких чиновников. Время от времени султан «собирал урожай», казня особо грешных и конфискуя имущество в казну, а потом все начиналось сначала. А все дело в том, что не только в России были свои «подмораживатели». Султан Абдул-Гамид всячески сдерживал техническое и промышленное развитие своей державы, опасаясь, что оформившийся в ходе этого процесса рабочий класс и техническая интеллигенция разнесут державу осман вдребезги. Вот помру лет через десять, думал он, и тогда делайте что хотите, а пока я жив, то ничего не можно.