Алое восстание - Пирс Браун Страница 68

Мороз убивал, цепью стиснул лед,

Танец кружился, и стыла мгла,

От снега белым-бела.

Любовь моя, помни ропот и стон.

Зима не сдавалась весне в полон,

Но песня из наших взошла семян

В снегах, где корысть и обман.

Помни, сын, как стонали в цепях,

Злато и сталь наводили страх,

Но в танце мы вырвались из оков

В долину счастливых снов.

Слышишь, косит в долине жнец,

Косит жнец, косит жнец,

Песню в долине заводит жнец

О том, что зима ушла.

– Странно… – произносит она задумчиво.

– Что именно?

– Отец говорил, что эта песня может вызвать бунт, погибнут люди… а мелодия такая нежная. – Кашель сотрясает ее тело, на губах кровь. – Мы часто пели песни у костра, когда выезжали за город… отец не хотел… – снова приступ кашля, – не хотел, чтобы нас кто-то услышал… А потом, когда не стало брата, мы больше уже никогда не пели.

Я вижу, что жить ей осталось недолго. Бледная, совсем истаяла, сил нет даже на улыбку. Ждать помощь с Олимпа, похоже, бесполезно, остается только одно: оставить больную в укрытии, а самому отправиться на поиски лекарства. Какое-нибудь братство могло получить антибиотики в качестве приза. Идти надо срочно, только сначала пополнить запасы пищи.

Увязая в сугробах, пробираюсь по зимнему лесу. На мне новая накидка из шкуры белого волка. Внезапно осознаю, что я не один, кто-то идет следом. Тоже в маскировочной одежде, я его не вижу, но чувствую кожей. Делаю вид, что поправляю тетиву лука, и незаметно озираюсь – никого, снег и тишина, никаких следов, лишь ветер слегка колышет хрупкие веточки. Шагаю дальше и снова ощущаю кого-то за спиной. Пристальный взгляд сверлит спину – как будто ноет старая рана.

Замираю на месте, гляжу в сторону, словно заметил дичь, и кидаюсь в гущу кустов, а на той стороне быстро взбираюсь на высокую сосну. Внезапно слышу легкий хлопок, гляжу вниз – невидимый преследователь должен стоять прямо подо мной. Раскачиваю ветви руками и ногами, обрушивая снег, – и вижу пустой контур человеческой фигуры. Голова задрана, глядит на меня.

– Фичнер? – окликаю.

Новый хлопок. Так и есть, пузырь из жвачки.

– Давай слезай, ловкач, – командует куратор хрипло, отключая плащ-невидимку, гравиботы и проваливаясь в сугроб.

На Фичнере шикарный черный термокостюм, не чета моим одежкам и вонючим, плохо выделанным меховым шкурам. Лицо осунулось, выглядит усталым.

– Решил доделать работу Кассия? – спрашиваю, спрыгивая в снег.

Он с ухмылкой окидывает меня взглядом:

– М-да, ну и видок у тебя. Краше в гроб кладут.

– Да и ты что-то сдал, – хмыкаю я. – Сладко ешь, мягко спишь, а поди ж ты.

В свинцовом зимнем небе за оголенными скелетами деревьев смутно виднеется вершина Олимпа.

Куратор продолжает с улыбкой меня разглядывать:

– Судя по датчикам, ты килограммов десять скинул.

– Лишний жир – обуза, – парирую я, – Кассий помог, срезал. Ионный клинок, он почище скальпеля.

Поднимаю лук и прицеливаюсь, хотя импульсная броня отразит все что угодно, кроме разве что молекулярной бритвы, против которой даже силовое поле не очень эффективно.

– Эх, пристрелить бы тебя!

– Не посмеешь, говнюк, я куратор.

Пускаю стрелу ему в бедро. Окутанная радужным сиянием силового щита, она замедляет полет и падает. Стало быть, защиту они не снимают никогда.

– Не надоело дурачиться? – зевает Фичнер.

Вооружился до зубов, гад. Небось и бритва есть, и шокеры в перчатках. Снег тает, не долетая до его кожи. Углядел меня на дереве, значит и инфракрасные имплантаты в глазах. Датчики, анализаторы в поле зрения и прочее и прочее. Наверное, может на ходу сделать мне анализ крови. Интересно, как насчет спектрального анализа?

Куратор снова зевает.

– На Олимпе суета, мало спим в последнее время, – объясняет он.

Я волком гляжу на него:

– Кто дал Шакалу запись нашего боя с Юлианом?

– Берешь быка за рога? Ну-ну… – Он что-то успел нажать, пока я говорил. Шума ветра больше не слышно, а наши слова отдаются эхом от стенок невидимого звуконепроницаемого кокона. Выходит, у них и такое имеется.

– Кураторы дали, – отвечает Фичнер.

– Кто именно?

– Ну, Аполлон или все… Какая разница?

– То есть Шакал ваш общий любимчик, так надо понимать?

На губах его лопается очередной пузырь.

– А что в этом удивительного? Не всем положено выигрывать, обычное дело… Ты так попер вверх, что пришлось.

Выглядит Фичнер и в самом деле неважно. Косметика не может скрыть мешков под глазами, живот отвис, мышцы дряблые. А еще он явно очень нервничает, и вовсе не из-за своей внешности.

– Положено? – фыркаю я. – Что еще за чертовщина? Говорили, что каждый должен показать себя и пробить себе дорогу наверх. Выходит, кого-то проталкивают? Выиграть должен Шакал, да?

– Прямо в точку, – кивает он мрачно.

– Тогда какой смысл? – не понимаю я. – Зачем правила, если их нарушают? Вся идея летит к чертям.

И в самом деле, задача ставилась отобрать лучших, а если победитель назначен заранее, зачем вообще нужно училище и все эти заморочки? Власть в Сообществе принадлежит тем, кто наиболее для нее пригоден, так они утверждают, а теперь предают собственные принципы, вмешиваясь в драку на школьном дворе. Все те же фальшивые лавры – сплошное лицемерие!

Фичнер молчит.

– Нет, ты скажи, – не унимаюсь я, – кто он такой, этот Шакал? Будущий Александр Великий? Цезарь? Чингисхан? Наполеон?.. Чушь какая-то!

– Адриус – сын нашего дорогого лорд-губернатора Августуса, вот что самое главное.

– Это я уже слышал, но неужели этого достаточно?

– К сожалению, да.

– Но почему?

Он вздыхает:

– Губернатор заставил всех кураторов дать согласие – одних подкупом, других угрозами. Его сыну помогают тайно, потому что реальные хозяева игры, члены правления братств, следят из своих дворцов и яхт за каждым нашим шагом. Они сами имеют большое влияние, а еще есть бюро стандартов, сенат и губернаторы других планет. Училищ много, и каждое имеет возможность наблюдать за ходом учебы у коллег.

– Каким образом?

Фичнер показывает на золотое кольцо с волчьей головой.

– Биометрическая нанокамера, – объясняет он. – Не беспокойся, через кокон они не видят. Я включил блокировку, и всегда есть полдня на редактирование. А вообще, любой нобиль имеет право понаблюдать, на случай если ему вздумается взять тебя под свое крыло после учебы. За тебя ведь многие болеют.