Лаций. Мир ноэмов - Ромен Люказо Страница 68

Отон не стал стрелять в того из соперников, который их задел. А вот другого, который развернулся к ним носом, они могут заставить заплатить за дерзость товарища. Благодаря волшебству составного сознания Эврибиад и Фотида обошлись без слов. Короткой мыслью она приказала дать новый залп по мелким смертоносным машинам. Тяжелые створки люков по бокам Корабля раздвинулись в тишине – казалось, им на это понадобилась вечность. Эврибиад, в свою очередь, собрал свою стаю, и людопсы все вместе скользнули разумом в узкие металлические гондолы. Это грубое вторжение напомнило о легендах их народа, в которых душа демона завладевала живым телом, внушая невинному желание убивать, жажду кусать врага и пить его кровь.

Взвыв, как разъяренные волки, ракеты вылетели, воспользовались скоростью Отона и разогнались еще сильнее. Потом они разлетелись плотным роем, собираясь рассредоточиться, а потом слететься на цель со всех сторон. Комета варваров приняла электронные контрмеры и начала обстрел из лазеров, предназначенных для предотвращения столкновений, каждую секунду поражая сотни ракет. Каждой из них людопес передавал собственную хитрость и знания о ближнем бое, танцевал вместе со своим временным воплощением сумасшедший танец. По левому борту! По правому борту! И всякий раз, как их уничтожали, они перепрыгивали в новое тело, капая бешеной пеной, решительно настроенные добраться до добычи и вырвать ее внутренности.

Но на сей раз им не пришлось проникать в линию обороны врага, чтобы поразить ее. Фотида сделала разумный выбор, снабдив их вместо оружия на основе антиматерии термоядерными бомбами, куда менее мощными, но в этом случае наделенными огромным преимуществом. Им достаточно было приблизиться всего на несколько километров, прежде чем запускался механизм деления обогащенного урана, который, в свою очередь, поднимал температуру и давление так, что начинался синтез содержащихся в бомбах атомов водорода. Они одним махом превращались в единое чудовищное пламя, выметали с ледяной поверхности опустошенные частицы, создавали электромагнитную волну.

Эта волна прошла через варварский корабль, уничтожая его электромагнитные сети. Все электронные структуры, находившиеся на поверхности, выключились – даже защищенные. Можно было нанести решительный удар.

– Прекратите огонь!

Это был Отон.

Фотида, казалось, пришла в замешательство, но тут же смирилась и передала приказ: повременить со вторым ракетным залпом. Другие в недоумении повернулись к разуму колосса, который выглядел высокомерным и сосредоточенным. В конце концов он выплюнул с неохотой: – Незачем снова жертвовать ноэмами и терять время, чтобы сбить этот корабль, он для нас не приоритетен. Сказав это, он показал пальцем на иконку, изображающую Плавтину. Уничтожение противника – менее важная цель, чем спасение моей союзницы.

– Но нам придется столкнуться с ним вновь, – возразил Эврибиад.

– Да, но тогда все будет по-другому. Я выиграю время, – ответил бог. Людопес его не понял, но говорить ничего не стал.

«Транзитория» продолжала свою сумасшедшую гонку под командованием Отона, обогнав неподвижного врага так, чтобы закрыться им, как щитом, от его собственного союзника. Если варвары с дальнего судна попытаются ударить по Кораблю из дальнобойных лазеров, они рискуют повредить ближний корабль. Эврибиад восхитился тонким тактическим решением Отона.

Они приближались к Плавтине. Она же – огромная трубчатая конструкция, практически незаметная еще несколько секунд назад, – постепенно становилась видимой, как тень на усыпанном звездами фоне.

Отон повернулся к Эврибиаду. Теперь дело за вами, сказал колосс. Тон, которым он это произнес – повелительный, резкий, – дал понять людопсу, что теперь все становится по-настоящему серьезным, и настал момент по-настоящему проявить решимость. И до Эврибиада дошло, почему его повелитель стремился выиграть время этим странным маневром. В материальном мире, вне нереального составного сознания и удобства онейротронов, кибернет повернулся к Феоместору.

– Пришло время отправиться в небесную тьму, – сказал он другу ясным голосом, несмотря на страх, буравящий ему желудок.

* * *

Плавтина блуждала по потайным местам, в тени стен, перегораживающих Корабль.

Вергилий шел впереди, а три металлических паука замыкали процессию. Теплица с тропическими растениями скоро превратилась в воспоминание. Минуя коридор за коридором, они все дальше углублялись в огромную систему капилляров, окружающую центральный цилиндр. Они шли не по прямой линии, а скорее по широкой дуге. По крайней мере, у Плавтины было такое впечатление, потому что пешком им часто приходилось идти в обход: огромные альвеолы, заполненные странными атмосферами и пейзажами, преграждали им дорогу.

Теперь, когда она поговорила с Ойке, ей тревожно было идти по этому пути. Корабль умирал; она же по этой причине получала что-то вроде права существовать и действовать, не как тень из старых времен, а как самостоятельное существо, которым она и была в прошлом… Она терялась в этом причудливом нагромождении слов, в игре зеркал. Неопределенность, в которой она оказалась, беспокоила Плавтину. До сегодняшнего момента она жила, чтобы служить. И даже самые худшие времена – времена Гекатомбы – не заставили ее всмотреться в себя и спросить, кто она и что должна делать. Люди когда-то сумели разобраться с этой проблемой, множа богов и философские принципы. Позднее они стали почитать Число, или Quanta, Причину и Концепт. Даже случай, превращенный в Fatum, стал объектом своеобразного культа. У разумов же, напротив, был только один бог – и теперь он умер.

И вот Плавтина, в свою очередь, разделила этот удел человека, эту абсолютную самонедостаточность относительно мира, которую никогда не испытывал ни один ноэм. Она посмотрела на свои руки, на бледную кожу, которая была совсем новой всего несколько часов назад – теперь ее покрывали синяки и царапины. Ее локти и колени горели огнем, и мышцы начинали болеть. Заслуживает ли такое хрупкое тело, чтобы его вырывали у бездны?

Ничего не зная о бушевавшем в ней водовороте мыслей, Вергилий все так же невозмутимо шагал вперед, его насекомьи лапки бряцали металлом.

Они долго шли между двумя стальными стенками, по такому узкому пространству, что Плавтина едва могла в нем раздвинуть руки. Оно находилось на головокружительной высоте, в промежутке между двумя отсеками. А вернее – между двумя мирами, различными по атмосфере, а может быть, и с разной силой тяжести. Она вспомнила о своих зоологических изысканиях, о том времени, когда она занималась прикладными исследованиями сложных систем. Важная часть земной биосферы мигрировала вместе с людьми, захватывая территории в низинах, лучше всего защищенные от ультрафиолетовых лучей. В глубине Valles Marineris было несколько полупостоянных болот, кишевших разнообразными растениями и животными. Для амфибий и саламандр каждая лужа, каждый пруд становились ограниченной миниатюрной вселенной, где пища могла закончиться и даже вода высохнуть при наступлении сухой зимы. И все же тут из года в год поддерживалось общее равновесие – путем аккуратных осеменений и точечных затоплений, благодаря которым головастики разных видов смешивались друг с другом, – это позволяло поддерживать одновременно разнообразие видов и генетическую гомогенность, обеспечивающую их выживание. И так происходило на всех уровнях: на старой изначальной планете эта динамика соблюдалась в целых регионах и даже на континентах. Получилось ли у другой Плавтины – настоящей – воспроизвести ее в этой огромной конструкции, служившей ей телом? Наблюдала ли она за миниатюрным космосом, затиснутым меж металлических бортов Корабля, содержавшим, в свою очередь, множество микрокосмов, которые вкладывались один в другой, наподобие матрешки?