Дорога на Тмутаракань - Олег Аксеничев Страница 67

– В Господине Великом Новгороде даром не то что человека, пушинку не подбросят. Кто купил бунтовщиков, Завид прояснил?

– Все говорит за то, что бояре Свеневичи за толпой стояли.

– Вот как?

Глаза князя Давыда пристально оглядели свиту. Оценивающе так. Как коней на торгу.

– Одержат в Новгороде верх Свеневичи – нам, господа, некуда возвращаться будет, купленное ими вече нам путь укажет… Что делать предлагаете?

– Что уж там… Вертать коней надо… Пока не поздно…

Голоса звучали глухо, из-под усов и бород и не разглядишь, кто и чего сказал.

– Возвращаться, говорите? И Святослава с Рюриком, братом моим родным, без помощи оставить? – И князь Давыд недобро оглядел бояр с воеводами.

Те виновато потупили головы. Стыдно получалось, им честь оказалась дешевле власти. Ох, стыдно, грех такой не день отмаливать придется.

– Не виню за слова такие, – продолжил Давыд, – понимаю, что от имени дружины говорите. С людьми своими говорить желаю!

И взревели боевые рога, выводя утробно:

– Говворрить ххочуууу!

Все на вече, князь кличет! Новгородцев и смолян, наемников и добровольцев – всех!

– Коня князю!

Подбежали оруженосцы, подвели нового коня Владимиру Глебовичу. Половецкие солтаны неодобрительно переглянулись. Кончак, как всегда, благороден, но не в ущерб же себе! Переяславец моложе, а теперь еще и на свежем коне; хан напрашивается на неприятности.

Князю подали новое копье, и русский оруженосец снова махнул рукой, подавая сигнал к атаке. И из-под копыт взметнулись комья чернозема, рассыпаясь в воздухе темными облачками.

Умный полководец не бывает воинственен. Умелый воин не бывает гневен. Умеющий побеждать врага не нападает.

Я не смею первым начинать, я должен ожидать. Я не смею наступать хотя бы на вершок вперед, а отступаю на аршин назад…

На вытоптанном конскими копытами ристалище два всадника затеяли танец. Наградой победителю будут не аплодисменты, не улыбка и благосклонный взор прекрасной дамы – жизнь и честь. Владимир Глебович, разъяренный поражением при первой сшибке, горячил коня, желая скорее дотянуться копьем до Кончака, сквитаться ударом за удар.

Половецкий хан, снова устроив древко копья под мышкой, поводьями и шенкелями приказывал своему иноходцу брать то вправо, то влево, не давая князю возможности сойтись в ближнем бою. На потемневшем от загара лице Кончака проступили капли пота и улыбка, загадочная и необъяснимая, как на погребальных истуканах его народа.

– Ну же, – цедил сквозь зубы переяславский князь, – ну же! В бой, Кончак, где же твое прославленное мужество?! Ты приехал сюда, чтобы сражаться, что же медлишь? Ну же…

Знание гармонии называется постоянством. Знание постоянства называется мудростью. Обогащение жизни называется счастьем. Стремление управлять чувствами называется упорством…

В такой жаркий день не стоит горячить кровь себе и коню. Человеческий пот и конская пена – плохая смазка для копейного острия. Сама по себе победа – прах, как тот, что летит из-под копыт. Честь дороже, и стократ, что не своя, а побратима. А значит, отключись от всего, забудь, где ты, доверься своему телу, привычному к бою. Когда настанет момент для удара, тело отзовется, напрягутся мышцы, и копье прыгнет с ладони, нанося последний разящий удар.

Кончак улыбался. Перед собой он видел не искаженное в гневе, покрасневшее лицо князя Владимира, не беленые стены Переяслава за неширокой рекой. Он видел далекую Шарукань, покрытые алым лаком резные столбы ханского дворца, дочь Гурандухт, сидящую на ступеньках входа и с улыбкой глядящую на отца. Видел солтанов, поседевших, покрытых боевыми шрамами, затеявших состязание на скамье. На сиденье, густо смазанном жиром, становились босыми ногами двое, пытаясь сбить соперника ударом большого мешка, набитого козьей шерстью.

Хан Кончак улыбался, еще больше распаляя князя Владимира.

Так и случилось предначертанное…

Искусный побеждает и на этом останавливается, и он не осмеливается осуществлять насилие. Он побеждает и себя не прославляет. Он побеждает и не гордится. Он побеждает потому, что его к этому вынуждают.

Кончак и не заметил, как нанес этот удар. Тело все сделало само, как привыкло в многочисленных боях. Князь, затеяв конный хоровод, отвлекся на поворот и был наказан за небрежение.

Половецкое копье лизнуло княжескую кольчугу снизу вверх, едва не запутавшись в переплетении колец, отклонилось чуть вбок по складке плаща и впилось в незащищенную шею. Плащ спас князю жизнь и был вознагражден большой прорехой и багряным пятном хлынувшей на него княжеской крови.

Красное на алом – неудачное сочетание цветов, не так ли?

Застонав, Владимир Глебович склонился к гриве своего коня. Обеспокоенные оруженосцы подбежали, чтобы помочь своему господину.

– Теперь уже точно – все! – удовлетворенно сказал Кончак, поворачивая иноходца вспять.

Но день еще не закончился.

– День еще не закончился, времени говорить достанет.

Так сказал князь Давыд Смоленский, оглядев своих дружинников. Смоляне, большей частью верхами, возвышались над пешими новгородцами, по привычке предпочитавшими седлу – землю.

– Что сказать хочу, вои, не приказ, но просьба о помощи… Душа раздирается, как ткань негодная, и выбора сделать не могу, оттого и вече созвать повелел. Привел я вас до Киева, далее же путь наш вот так расходится.

И князь Давыд широко раскинул руки.

– Ведомо вам, что шли мы защитить стольный Киев от набега поганых половцев.

– Ведомо князь, что случилось, говори, не тяни!

– А мне вот ведомо стало, что Кончак с войском стоит под Переяславом, и дальше, к Киеву, идти и не думает. Что делать? Дальше идти, отогнать степняков, чтобы не топтали Землю Русскую?

Дружина согласно загомонила.

– Другая весть до меня дошла, вои мои верные! – Голос князя стал печальнее. – В Новгороде Свеневичи силу большую взяли, посадника не слушают, верных ему людей в Волхов определили, с моста, так что насилу и спасли…

Прислушивался Давыд внимательно – поменялось ли что в шуме? Заметил, что гомон стал не тише, но раздавался иначе. Радости в нем не просто поубавилось, не стало.

– Мучим мукой… Не знаю, как определиться! Брату помогать надо, через броды на Переяслав идти… Значит, новгородцев, героев наших, еще дальше от Родины отвести, а никто ведь не скажет, как по возвращении встретит Господин Великий Новгород – матерью иль мачехой…

Князь помедлил немного, еще вслушался, сказал:

– Решай, вече, раз я не в силах!

День еще не закончился, но боги уже обрубили нить одной судьбы.