Правила игры без правил - Эдуард Геворкян Страница 66

Насколько мне удалось выяснить, первотолчком исследований Ханина (по крайней мере то, что удалось восстановить или интерпретировать Недолину), пробавлявшегося до сей поры гаданием на кофейной гуще в салонах московского полусвета, снятием мелких порч и разоблачением шарлатанов, выдающих себя за магов, и выявлением тщательно законспирированных магов, ни за кого себя не выдающих, явилось, к его же удивлению, небезызвестное, а ныне полузабытое высказывание тогдашнего президента Соединенных Штатов Америки Рональда Рейгана, обозвавшего нашу страну Империей Зла.

Недолин полагает, что абсолютно немотивированный факт сбоя несокрушимых и легендарных идеологических структур настолько поразил Ханина, что он трижды зафиксировал свое удивление в пропавшей рукописи. По крайней мере на три разных источника ссылался в своих заметках Ханин, а поскольку описания эти не совпадали, то следовал вывод, что имело место троекратное воспроизведение первотолчка.

Итак, была попрана аксиома любой пропаганды — для успешной промывки мозгов своего или чужого населения обработка должна вестись монологично, однонаправленно, не допуская ни в коем случае диалога. Противник как бы не существует в действительности, его доводы и контрдоводы игнорируются. Уже в самой аксиоматике пропаганды заложен солипсический заряд большой разрушительной силы, но тогдашнее окостенелое политизированное сознание Ханина (разумеется, в оценке Недолина) проигнорировало этот момент. Впрочем, уподобляясь им, проигнорируем и мы.

Какими только отборными выражениями не клеймили закордонные враги последнюю Евразийскую империю за последние семь десятилетий, как не кляли, но почему-то относительно безобидное сочетание двух слов — «Империя! Зла!» — сверх меры распалило идеологов, агитаторов и сочувствующих.

Погрузившись в грязные волны однопартийной риторики, Ханин вынырнул весь в дерьме, но ответа на вопрос так и не нашел. Знакомство с куцыми обрывками западных публикаций и внимательное слушание радиоголосов тоже не дали ответа на вопрос: «Почему возникла столь неадекватная реакция, какие тайные мозоли державы отдавлены, где тот гнойник, вскрытия которого боялись?» Суть триединого вопроса имела и внешнее оформление — почти детская обида и надутые губки вождей всех ранжиров.

Ханин зашел с другого конца или, для любителя образов, заплыл с другого берега. Пусть — Империя Зла! Но как мог возникнуть такой образ? Искать ответ в ассоциативном ряду бывшего киноактера, насмотревшегося фильмов про звездные войны, — хорошая работа для психоаналитика. Ханин же догадывался, и в этом, как мне рассказывали, Недолин готов был поклясться, что здесь сфера профессиональных интересов не психоаналитиков, а специалистов иного рода, к коим, естественно, он причислял и себя.

Карты разложились нехитро. С точки зрения среднего, типичного, среднестатистического, заурядного американца (с кухонным комбайном, звездно-полосатым флагом над собственным фанерным домом и парой-тройкой тщательно запрятанных в подсознании юношеских грехов), мы и впрямь выглядели если и не самой цитаделью Великого Зла, то уж как минимум коронными землями Хозяина Тьмы.

Впрочем, средний американец, насквозь пропитанный ханжеством, тщеславием и невыносимым комплексом превосходства, наверняка ничего о нас не думает. Возможно, он и не думает вовсе. Высоколобый же интеллектуал знакомится с нами скорее всего не через погружение в быт (этого не вынесет никто, а кто стерпит и выживет, назовет страну даже не империей зла, а истинной преисподней, будучи, разумеется, совершенно неправым), а через то отражение действительности, которое в народе зовется искусством.

Литература и кино — вполне репрезентативная формализация идеи духа страны, решил Ханин, не подозревая тогда, насколько чудовищно достоверна его догадка. Он взглянул на нашу словесность и кинематограф глазами американца. И содрогнулся!

О чем бы ни шла речь, какой бы хитрый сюжет ни свивал автор или сценарист, какими бы изощренными способами герои ни преодолевали препоны, расставленные досужими сочинителями, итог всегда сокрушителен. В подавляющем большинстве мало-мальски художественных произведений фатально торжествовало зло! Причем в наиболее откровенной, злобно неприкрытой форме.

Как бы ни крутились критики и литературоведы, на кого бы ни ссылались, начиная с Аристотеля с его пресловутым «катарсисом» и кончая хотя бы равно пресловутыми Храпченко или Метченко, как бы они ни тужились объяснить необъяснимое, все было пугающе неизменно: наиболее типичным для советского социалистического реализма является победа зла. Ссылки на высокое очищение трагедией, на ее пафос и иные «метафизические намеки» были притянуты дешевыми литературоведами за отсутствующие уши.

Итак, финал произведения венчался убиением или умерщвлением протагониста. В более мягких вариантах положительный герой попросту истреблялся морально или физически: увечье, слепота, ампутация и тому подобные прелести. Пусть даже на фоне его кончины (подвига, самопожертвования, несчастного случая…) ликуют миллионы, пусть торжествует пятилетка (разбит отряд карателей, задута очередная домна, временно неверная возлюбленная одумалась и возложила цветы на могилку…). С точки зрения здравого смысла усредненного американца, смерть героя есть его поражение, а если герой есть воплощение или носитель добра — не важно, какие исходные эстетические маркеры стратифицируют антагониста и протагониста. У этих помешанных на спортивности, а вернее, на спортсменстве, янки — раз ты проиграл, то проиграл тот, кто делал на тебя ставку, проиграла команда, которую ты представляешь, и, самое важное, проиграл Главный Тренер.

Смерть героя есть победа зла. И никак иначе!

Судя по моим впечатлениям, на доводы и примеры Ханина наложились сюжеты увиденных в большом количестве

Недолиным американских видеобоевиков. Однако это имеет скорее комплементарный, нежели деривационный характер, и поэтому легкие хронологические несуразности не расстраивают цепочку доказательств, а проскальзывающие намеки на ритмичность, возможно, всего лишь недолинские рефлексии по поводу ханинских попыток придать своим логическим конструкциям структуру заклинаний, снимающих чары.