Выбор воина - Алексей Витковский Страница 66

Над высокою горою

Поднимались башни замка,

Окруженного рекою,

Как причудливою рамкой.

Николай Гумилев

Ладога встала из утреннего тумана беспорядочным скопищем разномастных крыш, над которыми глыбой тяжелого серого камня нависала крепостная башня. Кремль стоял на высоком мысу, у впадения в Муть-реку малой речушки Ладожки. На противоположном берегу сгрудились длинные курганы, похожие на спящих медведей. Здесь, как рассказывал Ярине Ждан, с давних времен хоронили воинов и гостей из-за моря: варягов, данов, урман и свеев. Вдоль реки по обоим берегам высились островерхие сопки богатых могил нарочитых [91]ладожских людей и князей. Одна из них принадлежала Ольгу Вещему, который перед смертью повелел предать свое тело земле именно здесь, ведь это по его наказу выстроили в Ладоге каменный кремль.

Город растянулся вдоль левого берега реки по обе стороны от крепостных стен. Детинец, обнесенный прочным земляным валом и частоколом, внутри которого теснились усадьбы нарочитых, и высокий, с островерхим шатром кровли терем посадника. Вокруг кремля и детинца раскинулся обширный посад. Несмотря на ранний час, над многими крышами уже поднимались сизые струйки дыма, звенело железо в чьей-то кузне, лаяли собаки и мычала скотина, приглашая хозяек подоить ее. Да и на пристани было многолюдно. Сновали шустрые приказчики, работники несли к амбарам кули. Ярине показалось, что самых разных лодей у берега видимо-невидимо. Гости из многих стран стекались на ладожский торг. Преобладали, конечно, купцы данов и свеев. Но бывали здесь и булгары, и арабы, и ромеи. Их диковинные одежды то и дело мелькали в толпе. Город шумел, окончательно просыпаясь, и Ярина невольно съежилась, представив, что ей сейчас придется окунуться в бурлящую, суматошную толкотню. Ее душа, желавшая уединения, приходила в отчаяние от одной этой мысли. Брат посмотрел на нее сочувственно и сказал, что они сейчас же, едва причалив, отправятся в батюшкину усадьбу, а потом он сходит узнать, когда их сможет принять посадник.

Ярина уже успела переговорить с братом насчет того, что ей надо бы пожить где-нибудь на отшибе, в малолюдстве и покое. Ждан, для порядку, чуть поупирался – мол, как же я и в кузне работать стану и за торжищем следить, да и за ней самой тогда особый пригляд нужен будет. Однако согласился быстро: видел, что с сестрой совсем неладно. Он было предложил позвать ей знахаря, но Ярина отказалась так решительно, что Ждан не стал настаивать.

Пока она отдыхала в чисто прибранной работниками, жившими здесь постоянно, просторной горнице батюшкиной усадьбы, брат отправился в детинец разузнать, что к чему. Явился он только к обеду, очень довольный, и объявил, что посадник примет их немедля.

От усадьбы с кузней до детинца оказалось недалеко. Ждан и Ярина прошли по узкой, мощенной тяжелыми дубовыми плахами улице, что вела к детинцу через слободу косторезов. Здесь жили в основном мастера, изготавливавшие украшения из кости, узорные гребни, кубки и рога для питья и накладки для луков. В старые времена они ладили и доспехи из костяных чешуй, но теперь воины предпочитали железные панцири и кольчуги…

Вал с частоколом открылся внезапно. Вот только загораживали его от взора высокие заборы усадеб, и вдруг, кажется, над самой головой нависла огромная земляная насыпь, поросшая зеленой травой вперемешку с одуванчиками, увенчанная тыном из толстенных, поставленных стоймя, замшелых бревен. Острые верхушки их, мнилось, желают пропороть небеса. На некоторых торчали наколотые звериные черепа – обереги, отпугивающие зло. Пройдя вслед за братом вдоль тына, Ярина вступила в детинец через широкие ворота. Тяжкие, окованные железом створки распахнуты настежь, а возле них одетые в полные доспехи гридни со щитами и копьями. Гридни пропустили пришлецов, не задавая вопросов.

Ярина оглянуться не успела, как оказалась вместе с братом во дворе посадничьего терема. Терем окружал тын – язык не поворачивался назвать его забором, – не многим уступавший тому, что окружал детинец. Ворота, под стать тыну, такие же мощные и тяжелые, были тоже приветливо распахнуты. И также стояли возле них оружные гридни. С резного крыльца навстречу Ждану сбежал молодой парень в яркой рубахе с узорным шитьем по подолу и вороту. Оказалось – свой, из Белоозерских, и не абы кто – Храбра Мстиславлевича больший сын! Парня звали Твёрд, и хоть было ему всего четырнадцать зим – отрок еще, – а уж отцовская стать проявилась – широк в плечах, крепок и жилист. Белокурые волосы подстрижены скобкой, щеки румяные – девкам на загляденье, а голубые очи так и сияют.

Ждан познакомил его с Яриной и шепнул той между делом, что Твёрд ходит в дружине посадника уже третий год. Поначалу – в детских, теперь вот в молодших. Храбр отослал его подальше от себя, чтоб сызмальства привык к самостоятельности. Парень отнесся к Ярине с подобающим уважением: как-никак жена отцова побратима, считай, что мать! А она смотрела на пригожего молодца, и в сердце ее стыл ледяной ком. Она-то знала уже, что Храбра Мстиславлевича более нет на этом свете!

Стараясь не глядеть парню в глаза, Яра поднялась на крыльцо.

В хоромах посадника оказалось на диво светло. Просторная гридница была залита солнечными лучами, втекавшими через открытые стрельчатые окна, сработанные на новый, киевский лад. Сам посадник стоял у одного из них и беседовал с высоким седым воином в вороненой кольчуге. Был посадник Твердислав краснолиц и широк в плечах, а грудь его так глубока, что казалось – подсунул он под рубаху сложенный плащ. И годы его не брали, хотя по летам годился он Ярине со Жданом в отцы.