Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза - Дмитрий Могилевцев Страница 66

Что ж тут поделаешь? Круз просидел еще месяц, поговорил с беженцами. Те говорили невнятно, кляли солнце, просили мяса для детей. Свежий хлеб есть не умели. Кривились, пробуя. Сухари размачивали, рассмотрев хорошенько. Поедали жадно. Но от мяса просто пьянели. Здоровались друг с дружкой словами: «Мясо есть?» Вежливый ответ: «Нет, но чтоб вам было». Сказки рассказывали детям про мясо. И про мертвых говорили: «Ушел к мясу».

Толком рассказали о городских делах лишь двое парней, ухоженней и сытее прочих, — похоже, личная охрана подземной знати. Оказывается, под землей живут аж восемь племен. Вернее — жили, до того как дураки с Западной не пустили отраву и не выбили центровых и университетских. И нас, заводских. А когда выбили, дикари с Восточной пошли. Те вообще на землю не вылазят, у них же бомба рванула. Страшные, вовсе нелюди. Заживо жрут. Все, теперь метро ихнее будет.

Круз переговорил с парнями осторожно, с каждым по отдельности, выспрашивая ненароком, намекая. Узнав, что выводить людей парни решили сами, предложил спасти остальных. Да, возвращайтесь. Объявите — мы принимаем всех. Накормим, устроим, поселим. А вы, если вернетесь и приведете, станете начальниками над всеми. Если боитесь — можете не идти. Рабочих рук нам не хватает. А начальство всегда найдется.

Парни согласились, оделись в новое, вооружились до зубов — Круз не поскупился — и отправились в город. Одного патрули выловили через три дня — обожженного, скулящего, с раздробленными ошметками предплечья. А второй вернулся через неделю во главе взвода головорезов и сообщил угрюмо:

— Господин командир, баб с детьми мы не нашли. Нету их больше, баб наших. Но мы ваших принесли, которых в лесу постреляли. Их кого поели, а кого не совсем… это ж дикие были, они мясо хранить не умеют.

Круз встал на колени перед мешком с черепами, клоками гниющего мяса, обломками костей, расплющенных, чтобы высосать мозг. Посмотрел на вываленный рядом ворох одежды, сопрелой, окровавленной. На пояса и пряжки, на кабар в ножнах — тот самый, подаренный еще в Апатитах. Сказал глухо:

— Соберите все. Я возвращаюсь.

— Андрей Петрович, а как с этими, московскими? — спросил Ринат растерянно. — Как нам, с городом-то?

— Как хочешь, — ответил Круз. — У меня другие дела в этой жизни.

Снова схватило Круза уже в поезде. Теперь уже всерьез. Зашарил по стене, зашептал посинелыми губами:

— Люся, Люся…

Врачишка, приставленная Аделиной, ойкнула, закопалась в сумке, бренча пузырьками.

— Жестяная трубочка… зелененькая, — прошептал Круз. — Две вытряхни, две…

— Да, да, вот, Андрей Петрович, под язык, под язык, и лягте, вот, подушечка, — засуетилась Люся.

Затем реактивно покраснела, залилась от ушей вниз и вверх и сказала чуть слышно:

— Ой.

— Чего — ой? — осведомился Круз, дыша тяжело.

— Вы, Андрей Петрович… я, конечно, рада, но вам же нельзя, с сердцем, вы же умрете, вы…

— Что я? — спросил Круз недоуменно, отпустив ее талию. — Подняться помоги. Сесть хочу.

— Конечно, сесть, — пролепетала Люся, пунцовея.

— И как тебя, такую дуру, Аделина снарядила ко мне? — проворчал Круз, устраиваясь. — Ты что, не рожала еще? Тебе сколько лет?

— Двадцать… но меня учиться послали, говорят, выучись, потом рожай, а то не выучишься…

— Ты что, с мужиком еще не была?

— Не…

— Куда только Аделина смотрит! — проворчал Круз.

А сам подумал, что супруга по обычаю смотрит изрядно вбок и за спину. Ведь давно уже своих учит тайком, чтоб и Даново дело, вакцину, в руки взять. Семейные дела семейными, а политика — политикой. Чем дальше, тем хуже. А целку нарочно приставила. Не верит, ревнует. С рожавшей перепихнуться — на раз-два, у них только чадо новое на уме. А нетронутыми совет распоряжается, решает, когда подол подставлять, а когда держать. Котласские девы неприступней Эвереста.

Куда смотрит Аделина, подробно объяснила она сама, встретив Круза на перроне и самолично отвезя в Инту. Объяснение не прерывалось минут сорок. Круз благодушно дремал, глядя на серое небо, и думал про вологодскую весну. Когда Аделина наконец выдохлась, сообщил:

— Я ж все равно скоро откинусь. Годы и вагон дерьма за плечами. Мне сейчас осталось дела земные доделать да позаботиться, чтоб они после меня не зачахли.

— Андрей Петрович! — возопила Аделина.

— Думаешь, я способен сидеть на лавочке, детишек нянчить? Такой я ни тебе не нужен, ни себе. Адя, у меня есть ты. И дети. И люди наши все сильней. А сейчас я вернулся с прибытком, и каким.

Аделина раскрыла рот, готовясь возмущенно завыть, но передумала.

— Так-то оно так, если вправду. Не поймет вас народ слабым, Андрей Петрович. Не уважит, — заметила сухо. — Ваша правда. Только скажите мне, тугодумной: вы кого заместо себя собрались оставить, раз любимец ваш погиб?

— Последыша твое бабье все равно бы не приняло — как и ты сама. Одно дело — подчиняться мне, старику. Совсем другое — сорвиголове двадцати лет.

— Умен ты, Андрей Петрович, — Аделина скривилась, глянула насмешливо. — Я тебе больше скажу: нет тебе замены, и невозможно. Ты б на себя глянул: так приказывать привык, что и не замечаешь. Думать не думаешь, что тебя можно не послушаться. И народ-то заражается уверенностью твоей, делает, сам не понимая, отчего послушался. Ты, Андрей Петрович, и вправду хозяин. Мы все — детишки тебе. А теперь представь: кто тебя, князя нашего, заменит?

— Я предупрежу — мой малый совет будет тебя слушать, — сказал Круз устало. — Больше хозяина не нужно. Пусть власть берет женсовет. Вы его хорошо придумали, надежно.

Аделина подошла, обняла мягкими руками. Оперлась щекой о плечо.

— Вы куда сейчас, Андрей Петрович?

— На запад. К Терскому берегу, Кандалакше, Апатитам. Отвезу Последыша. Проведаю своих.

— Вернешься?

— Если жив буду.

— Едь уж… но выжди неделю. Отдохни. А то ведь не вернешься. Покушай, соберись. Предупредишь кого надо. Людей подберешь. На поезде давай — и быстрей, и нам польза, пути проверить да разведать.

Вечером Круз велел принести гроб и мешки. Развернул клеенку, высыпал кости, морщась от вони. Перебирал, гладил черепа. Наконец выбрал. Уместил в гроб, положил кабар и автомат с рожком патронов. Немного, но на последнюю дорогу хватит. Да и не любил Последыш стрелять. Для него победа не победа была, если не лицом к лицу, кровью к железу. Гроб приказал заколотить, прочие кости — похоронить у изножья Данова кургана.

Двинулись через неделю изрядной силой — две настоящие бронеплощадки, одна с танком. Круз хотел меньше — ни к чему, на севере нет больше никого. Да и договорились по коротковолновику: люди из Апатитов вышлют навстречу, подождут в Маленьге. Но Аделина встала твердо — не хочешь своих, я бабью силу отправлю, из охраны.