Путеводная звезда. Том 2 - Сергей Извольский Страница 66

— Да.

— Озвученные тобой факты — это… не та информация, которая может оставаться между нами. Я буду вынужден сообщить об этом сам знаешь кому.

— Понял. Принял. Где мне лучше выйти во дворце, чтобы остаться незамеченным для широкой общественности и охрану не потревожить?

— Биллиардная, — после некоторого раздумья произнес Николаев.

— До встречи.

— Береги себя, — кивнул Николаев и взглядом показал мне отойти от экрана, дав возможность ему поговорить с Машей.

— Увидимся позже, — кивнул я корпоративной принцессе, и не дожидаясь ответа бросил кукри.

И вновь меня окутала привычная затхлая темнота мира отражения, грудь стиснула тупая тяжесть, а вдохнуть полной грудью не получилось.

«…!» — позвал я падшую женщину.

Восклицание не относилось ни к чему конкретному. Я таким образом просто оценил ситуацию, в которой оказался. Тонкий лед, по которому шел все последние месяцы, наконец не выдержал и проломился. Только вот это был тонкий лед на вершине огромного ледника, который сейчас гремящей массой извергается со склона горы — и в этом потоке мне нужно выжить.

Непростая, прямо скажем, задача.

С такими тяжелыми мыслями, в глубокой задумчивости я вышел на террасу, машинально перескочил через перила и спрыгнул вниз. После чего глухо охнул — все забываю об отсутствии способностей здесь. Так что после прыжка с высоты трех метров земля ощутимо ударила в подошвы. Поморщившись, я добежал до предупредительно отставленной пилотом лесенки и заскочил в кабину летающего танка, уже привычно накидывая ремни и надевая шлем. Двигатели загудели громче, линия горизонта качнулась, и темная земля начала отдаляться.

Светлый периметр базы Российского Императорского военно-воздушного флота в Латакии — откуда совсем недавно мы вместе с Николаевым и остальной командой вылетали на Кипр, в Фамагусту, я заметил издалека. База образца 2005 года была не такой большой, как она же в 2020 году, но форма огороженного периметра показалась мне знакомой.

Фонарей на базе было довольно много. Прожектора на многочисленных вышках, также гирлянды из фонарей на усиленном в отличие от настоящего мира заборе, но ни один из них сейчас не горел. Несмотря на это периметр базы все равно выделялся светлым пятном среди мрачного мира. И территория по периметру базы была словно высветлена из окружающей темноты.

Потому что здесь отражение истинного мира, застывшее, это важно, в моменте времени — вдруг понял я, вспоминая ощущения безмолвия, и недвижимый воздух везде, в любом месте этого темного мира. Время в этом месте когда-то замерло, и свет здесь, однажды включенный, из-за остановившегося мгновения оставляет след, который сразу не уходит. Рассеивается, может быть, но в течении очень долгого времени.

Во время нашего приземления на аэродроме стала заметна активная деятельность. Сконцентрировавшаяся вокруг нескольких десятков ощерившихся антеннами кунгов, составленных в стороне от капониров, словно боевой лагерь гуситов из повозок. На кунгах тоже было довольно много прожекторов, но горело лишь несколько.

Когда приземлились, из кабины самолета я даже не выбирался. Заправка производилась штампованными солдатами, которые все были в черных с синими вставками мундирах. И у всех, как и у пилотов, были непроглядно черные глаза.

Много времени на дозаправке не потеряли, и меньше чем через четверть часа уже продолжали полет. Пока по бокам медленно плыли мимо густые мглистые облака, а внизу темнела гористая земля, я размышлял о природе этого мира.

В первый раз, когда я сюда попал, меня отправляли… наобум, мягко говоря. По следу Саманты. Которая о природе теневого мира также совершенно не имела представления — иначе вела бы себя совершенно иначе, и не привлекла внимания одержимых.

Ко мне же в тот день привязали страховочный конец в виде кровных уз, и в буквальном смысле отправили в полет. Причем ударом, почти как ударом с ноги по футбольному мячу. Грубо, не очень красиво, но действенно; так, как клин клином вышибают или забивают шуруп молотком при отсутствии отвертки. И кстати из-за этого в первый раз в этом мире я оказался в истинном и телесном воплощении. Полученные раны, которые мне нанесла Саманта, после возвращения не зажили, в отличие от сегодняшнего дня.

Сейчас же я захожу в этот мир совершенно по-иному. Мое тело здесь — не более чем тень от меня настоящего; душа моя, мое истинное «я», сейчас заключено в клинке кукри, с которым я не расстаюсь. И именно с помощью него я пересекаю изнанку, границу истинного мира.

Причем о природе этого мира не имеют полного представления ни сэр Галлахер, ни Саманта, ни Николаев — который информацию об этом месте узнавал только от меня. Часть из которой — информации, до сих пор находится в моем эксклюзивном пользовании. К примеру о том, что время здесь остановилось двадцать шестого октября две тысячи пятого года. День, в который — по словам Рыбки, был впервые совершен перенос личности на блок сохранения памяти.

Связаны эти события? Напрямую вряд ли, как говорит мне предчувствие. Да, случилось все в один день, но прямой связи нет. Если только опосредственная. Ну не возникает отражение мира из-за… пусть не вполне будничного события, но не вызывающего всплеск силы, могущий создать отражение целого мира. Причем темное отражение.

Предчувствие с уверенной определенностью подсказывало мне, что первое успешное создание блока сохранения личности не причина возникновения этого мира; но то же самое предчувствие мне также подсказывало, что в самое ближайшее время причину появления этого отражения я узнаю. Осталось только долететь до места.

В полете между тем прошло уже больше часа, а мы все летели над гористой местностью. Хотя по ощущениям времени должны были оказаться над Черным морем — если лететь напрямую в Крым. Когда уже собрался было задать вопрос пилоту, заметил впереди очертания черноморского побережья. Вдоль которого, сменив курс, мы и полетели.

Это что, здесь по старинке, по картам и ориентирам на земле летают? — подумал я, но вопросов задавать не стал. Впрочем, причина выполненного крюка стала понятна, когда слева, сквозь просветы в мглистых облаках, заметил вдали нечто невообразимо черное. Темный смерч, недвижимый при этом, спускался с самого неба прямо в море. Он был невероятных, просто гигантских размеров, занимая большую часть горизонта. Словно воронка мрака, спускающаяся с неба до самой земли — именно ее мы и облетали, двигаясь вдоль побережья.

Смотреть на черную воронку было не очень приятно — спину потягивало холодком. А если задерживаться взглядом на черной стене, то и вовсе возникало ощущение, что не ты на нее смотришь, а она на тебя. Поэтому, когда темная стена на Черным морем исчезла из вида, я вздохнул с облегчением.

Еще через полчаса мы наконец прибыли на место. Ливадийский дворец, замеченный мною издалека, казался здесь частью иного, настоящего мира. Ярко освещенный, он казался островом благополучия настоящей жизни среди темного мира.