Алхимик - Паоло Бачигалупи Страница 65

Темп ускоряется. Снова Алиса. Ноты сплетаются настолько плавно, что невозможно поверить, будто играет живой человек, но теплота и фразировка принадлежат ей, только ей, я слышал их по утрам, когда она репетировала на балконе, проверяла себя, трудилась снова и снова, вопреки всему. Дисциплинируя пальцы и руки, заставляя соответствовать требованиям Телого, тем самым, что много лет назад называла невыполнимыми, тем самым, что сейчас столь легко струятся по залу.

Мои руки покрыты кровью. Я счищаю ее, отдираю хлопьями. Должно быть, малыш с динозавром. Он был ближе всех, когда я его застрелил. Частички прилипли намертво, срослись с моей кожей. Зря я отказался от очистки.

Я тру.

Сидящий рядом мужчина с загорелым лицом и обветренными губами хмурится. Я порчу исторический момент, которого он ждал долгие годы.

Я тру осторожней. Тише. Кровь отслаивается. Глупый мальчишка с глупым динозавром, из‑за которого я едва не пропустил концерт.

Уборщики тоже заметили динозавра. Уловили иронию момента. Пошутили, фыркнули в маски и начали складывать тела в компостные мешки. А я чуть не опоздал. Из‑за глупого динозавра.

Каскады музыки обрываются тишиной. Руки Хуа Чиана падают. Аплодисменты. По настоянию Чиана Алиса встает, и аплодисменты усиливаются. Вытянув шею, я вижу ее, окутанную нашим восхищением: девятнадцатилетнее лицо раскраснелось, расцвело счастливой, победной улыбкой.

В конце концов мы оказываемся на вечеринке у Марии Иллони, одной из главных покровительниц симфонического оркестра. Она разбогатела на борьбе с глобальным потеплением в Нью‑Йорке, прежде чем тот затонул. У нее пентхаус на Береговой линии, – вызывающе искрится огнями над волноломами и приливом, показывает палец океану, который посрамил ее расчеты штормового нагона. Серебристая лоза‑паутинка над темной водой и плавучие лодочные коммуны в глубинах. Очевидно, Нью‑Йорк так и не получил назад свои деньги: открытое патио Иллони занимает весь верхний этаж Береговой линии, выпуская в воздух дополнительные платформы‑лепестки из крученых углеродных нитей.

С дальнего конца линии, за пылающими сердцевинами суперкластеров, виден старый город, темный, если не считать светящихся магниток. Причудливый клубок крушений, мародерства и ветхости. Днем он напоминает кладбище высохших красных грибов, сплетение полога джунглей и древнего городского подлеска, но по ночам виден лишь скелет светящейся инфраструктуры, лучевые цветы во мгле, и я глубоко дышу, наслаждаясь свежестью и простором, которых нет в тех душных норах, где я охочусь вместе с хлоп‑отрядом.

Алиса сияет от возбуждения – идеально стройная, прекрасно сложенная, соблазнительная красавица. Температура осеннего воздуха комфортна, ниже тридцати трех градусов, и я испытываю к Алисе невыразимую нежность. Притягиваю ее к себе. Мы проскальзываем в лес вековых скульптур‑бонсай, созданных мужем Марии. Алиса шепчет, что он постоянно торчит на крыше, глядя на ветки, изучая их изгибы, и время от времени, может, раз в несколько лет, подвязывает ветку, направляя в другую сторону. Мы целуемся в тени деревьев, Алиса прекрасна, и все замечательно.

Но я рассеян.

Когда я расстреливал детей из гранжа, самый младший – мальчишка с глупым динозавром – перевернулся. Гранж предназначен для вшивоголовых, не для маленьких детей, вот пуля и прошла насквозь, а пацан перевернулся, и его динозавр улетел. Проплыл, в буквальном смысле проплыл по воздуху. И теперь я не могу выкинуть это из головы: динозавра, который летит. А затем врезается в стену и падает на черный зеркальный пол. Так стремительно и так неторопливо. Пум‑пум‑пум очередью… и динозавр летит.

Почувствовав мою отрешенность, Алиса отодвигается. Я расправляю плечи. Пытаюсь сосредоточиться на ней.

– Я думала, ты не успеешь, – говорит она. – Когда мы настраивались, я увидела, что тебя нет.

Выдавливаю ухмылку.

– Но я успел. Я смог.

Чудом. Я слишком долго простоял с уборщиками, а динозавр лежал в луже и впитывал кровь мальчишки. Дважды вымершие. И пацан, и динозавр. Погибшие один раз, а потом еще один. Что за странная симметрия.

Склонив голову, Алиса изучает меня.

– Тяжело пришлось?

– С чем? – С бронтозавром? – С вызовом? – Пожимаю плечами. – Просто две безумные дамочки. Безоружные. Никаких проблем.

– Представить себе не могу – бросить омоложение. – Она со вздохом прикасается к бонсай, десятилетиями следовавшему по маршруту, который доступен лишь Майклу Иллони. – Зачем отказываться от всего этого?

У меня нет ответа. Внутренним взором я снова вижу место преступления. Я испытал такое же чувство, когда стоял среди червяков‑спагетти и разглядывал содержимое холодильника. В этом зловонии, шуме и тьме что‑то было, что‑то жаркое, навязчивое и зрелое. Но я не знаю, что это.

– Женщины выглядели старыми, – говорю я. – Напоминали сдувшиеся воздушные шары, одутловатые и обвисшие.

Алиса с отвращением морщится.

– Ты можешь представить, чтобы мы играли Телого без омоложения? Нам бы просто не хватило времени. Половина бы состарилась, и пришлось бы искать дублеров, а потом дублерам пришлось бы искать собственных дублеров. Пятнадцать лет! Эти женщины просто вышвырнули все это на помойку. Как они могли вышвырнуть нечто столь прекрасное, как Телого?

– Думаешь о Каре?

– Она бы сыграла Телого намного лучше меня.

– Не верю.

– Уж поверь. Она была лучшей. Пока не помешалась на детях. – Алиса вздыхает. – Я по ней скучаю.

– Ты можешь ее навестить. Она еще не умерла.

– Могла бы с тем же успехом и умереть. Сейчас она на двадцать лет старше. – Алиса качает головой. – Нет, лучше я запомню ее в расцвете сил, а не в однополом трудовом лагере, где она выращивает овощи, теряя последние крупицы таланта. Я бы не перенесла, если бы она при мне начала играть. Меня бы убило, что все это утрачено. – Она резко поворачивается. – Кстати, завтра у меня омолаживающая процедура. Подвезешь?

– Завтра? – Я в нерешительности. Завтра мне снова предстоит хлопать детей. – Как‑то слишком внезапно.

– Знаю, я хотела попросить тебя раньше, но с этим концертом забыла. – Она пожимает плечами. – Это не настолько важно. Сама съезжу. – Она искоса смотрит на меня. – Но мне приятней, когда ты со мной.

Какого черта. Все равно я не хочу работать.

– Ладно, попрошу Пентла меня прикрыть.

Пусть разбирается с динозаврами.

– Правда?

Я пожимаю плечами.

– Что тут скажешь? Я такой милый.

Она улыбается, поднимается на цыпочки и целует меня.

– Если бы мы не собирались жить вечно, я бы вышла за тебя замуж.

Я смеюсь.

– Если бы мы не собирались жить вечно, я бы сделал тебе ребенка.