Черные корабли - Джо Грэм Страница 65

Басетамон покачала головой, глаза цвета меда смотрели вдаль.

— Я никогда не знала счастья. И со временем становится лишь хуже. Я вижу тревожные сны, я разучилась спать. Мне противна еда, кожа все время покрыта ознобом. Мне снятся змеи. — Она бросила взгляд на жаровню. — В девять лет меня выдали замуж за родного дядю. Мне было пятнадцать, когда он умер. Он хотел убить моего брата. Наш сын — мой сын — теперь у Рамсеса; ему тринадцать, его учат войне. Брат считает, что так нужно.

— Разлука с сыном, должно быть, тяжела.

Она покачала головой:

— Вовсе нет. Он никогда меня не любил. Мне нет от него радости. — Басетамон взглянула мне в лицо. — Я хочу знать, любит ли меня Эней. Он говорит, что да. Я люблю его больше неба и земли, в нем моя жизнь. Он единственный, кто принадлежит мне весь, душой и телом, я властна над ним без остатка.

Она протянула руку и тронула уши гепарда.

— Он будет со мной всегда. Пусть он не боится, что я его отвергну. Он будет моим вечно, и когда я умру, его положат в гробнице рядом со мной.

У меня по спине пробежал холодок. Но не тот, что бывает от Ее присутствия.

— Расскажи мне твои сны о змеях, госпожа, — негромко произнесла я.

— Я вижу змей — они обвивают мое тело, сдавливают руки и ноги; я слышу, как хрустят кости. Я не могу есть. Взглянув на меня, не скажешь, что когда-то я была тучной. — Она протянула к огню длинные тонкие руки. — В детстве. В замужестве. Но теперь я не могу есть — и я прекрасна. Не могу спать — и глаза сверкают огнем. Моя красота поражает и изумляет.

— Говорила ли ты царевичу Энею, что его упокоят рядом с тобой? — спросила я осторожно. Египтяне почли бы такое за великую честь, но Ней явно относится к этому иначе.

Басетамон улыбнулась:

— Да. Незадолго перед тем, как Рамсес приказал вашим кораблям отплывать. Я известила брата, что Эней останется при мне, ведь я не могу без него обойтись. И объявила Энею, что он удостоится погребения в моей гробнице и будет вечно лежать подле меня, чтобы наши ка могли вместе насыщаться пищей во тьме склепа. И велела ему возлечь рядом со мной и ласкать меня языком и сказала, что в мертвых телах мы будем делать то же.

Теперь ясно, почему он в ту ночь разыскал Ксандра. И отчего просил никому не говорить.

Я изо всех сил старалась выглядеть спокойно и скрыть тот ужас, что готов был прорваться и зазвучать в голосе.

— Госпожа, такая честь для него слишком велика. Твоя красота, должно быть, ослепляет его подобно красоте Исиды! Не забывай, что он смертен!

— О таком не забудешь. Мои ладони выжимают его досуха, и он не поднимается часами. Будь у него золотой фаллос Осириса — я властвовала бы над его мощью вечно.

— Но металл вместо плоти был у мертвого, не живого Осириса! И лишь потому, что Исиде не удалось отыскать всех частей его тела, расчлененного Сетом и разбросанного по земле.

— Эней тоже когда-то умрет. Как и я. От нас останется лишь мертвая плоть, но и тогда он будет прекрасен. Я сказала Энею, что случись ему умереть раньше меня, я положу его набальзамированное тело в своей спальне, и когда я умру, нас упокоят рядом.

— Великая госпожа, ты оказываешь ему небывалую честь. Он никогда не смел мечтать о том, чтобы сопутствовать тебе в загробном мире. — Я, впрочем, изрядно сомневалась, так ли сильно он этого желал в мире здешнем.

— Почему?

— Ты вознесена над ним, словно солнце над земными горами. В Египте нет женщины выше тебя по рождению. Я уверена, Эней чувствует себя недостойным.

Басетамон отбросила косички с высокой смуглой шеи, ее руки не находили покоя.

— У него тело молодого льва. Он прекрасен, как сокол пустыни. Он мой. Одно мое присутствие делает его достойным. Теперь же приступай к предсказаниям, прорицательница. Скажи мне, буду ли я счастлива!

Я склонилась над жаровней, бормоча бессмысленные слова; мой мозг лихорадочно работал. Вряд ли ей быть счастливой: змеи снедают ее изнутри, не извне. Она ступает путями тьмы, непроницаемой даже для меня.

— О Владычица, — произнесла я на языке Вилусы, — исцеляющая души и сердца, дающая нам рождение в глубинах твоей тьмы! Сопутствуй властительнице Египта, укажи ей дорогу к нолям отдохновения.

Басетамон смотрела на меня, глаза гепарда сверкали в темноте.

Я взглянула в огонь.

— Что тебе видно? — требовательно спросила она.

Будь я у себя, я бы поставила ее на место: попробуй увидеть, если тебе не дают сосредоточиться и на миг. Но здесь ее владения. Поэтому я глубоко вдохнула. Затем выдохнула.

— Я вижу огонь, — сказала я.

— И что? — Она затаила дыхание.

— Я вижу языки огня и вьющийся в воздухе дым. — «От жаровни, — мысленно добавила я. — Которая горит напротив. Неужели она не замолчит — ей ведь нужно, чтобы я видела?»

— Как жертвоприношение у нашей с Энеем гробницы? — не унималась она.

— Как жертвоприношение. — Я помедлила. — Дым насыщен запахом драгоценных смол.

— Что еще ты видишь?

— Стенающих плакальщиков. Толпы скорбящих людей. С ними жрецы и музыканты. Даже сам фараон. — Я никогда прежде не произносила выдуманных пророчеств. Но пока я говорила, я видела картину почти как наяву — фараон, стоящий рядом в льняной юбке, с траурным лицом.

— Он печален? Очень? — спросила она жадно.

— Неизмеримо. Он страдает, его лицо сурово и горестно.

Басетамон всплеснула руками:

— Восхитительно! Жертвоприношение у нашей с Энеем гробницы! Правда ли, что в вашей земле мертвых сжигают?

— Правда. Мы не возводим надгробий, как вы. Мы сооружаем погребальный костер.

Царевна повела плечами:

— Неслыханно! И что — вы смотрите, как они горят?

— Мы поем. И славим умерших. Возливаем вино и воскуриваем благовония. А потом танцуем.

Она покачала головой:

— Что за диковина! Но бедному Энею не грозит такая участь. Он будет лежать рядом со мной вечно. — Поднявшись, она вложила мне в руку мешочек. — Ты оказала мне великую услугу, прорицательница! Я благодарю тебя. — Она стояла посреди комнаты, ее льняные одежды казались пламенеющими. — Теперь ступай! Тебе предстоит путь в Саис — отправляйся с моим благословением.

— Великая госпожа, — произнесла я, внезапно увидев выход, — не пожелаешь ли ты прибыть в Саис, где царевич Эней мог бы свершить для тебя подвиги доблести? Лишь воинской славой он подтвердит, что достоин твоих щедрот — он, кого ты зовешь соколом пустыни. Позволь ему доказать, что он заслуживает дарованных тобой почестей.

Она обернулась:

— В самом деле?

— Именно так, моя госпожа, — ответила я. — Мне известно, что он чувствует свое недостоинство рядом с тобой. Пусть же его гордость утешится доблестными деяниями, свершенными в твою честь, и пусть слава его подвигов останется навечно запечатлена на стенах вашей гробницы!