Вне корпорации - Эйтан Коллин Страница 65

Эмпайр-Стейт-центр занял целых три городских квартала, от Тридцать второй до Тридцать четвертой. Внешне — сплав стекла и стали, не слишком отличающийся по холодности и виду от зданий, которые запомнил Джастин, если не считать главного: внутри этого здания находилось другое здание — точнее, по-настоящему большое здание.

Один вход занимал три этажа, транспорт, едущий по мостовой, попадал в огромный открытый коридор. Джастин увидел предупреждающий знак: внутреннее пространство не предназначено для индивидуальных летательных аппаратов, зато включено поле для предотвращения самоубийств. Он прошагал по длинному коридору, ведущему внутрь здания. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он добрался до величественной сердцевины. Здание Эмпайр-Стейт-Билдинг стояло посреди огромной пещеры во всей своей первозданной красе. Джастин читал, что здание отреставрировали, придав ему первоначальный облик. Оно было таким, каким его возвели в 1931 году.

В древнем символе Нью-Йорка он провел целый день. Теперь внутри Эмпайр-Стейт-Билдинг разместилось Историческое общество Нью-Йорка. За плату отдельных туристов, группы и школьные классы пускали в здание и показывали, как жили люди в разные десятилетия — в зависимости от того, какие этажи они посещали. Например, шестидесятые годы двадцатого века были представлены на этажах с пятьдесят восьмого по шестьдесят седьмой. Пройдя по этажу, можно было проследить все десять лет буквально по дням, начиная с 1 января 1960 года и заканчивая 31 декабря 1969 года. Вернувшись на следующий день, посетитель снова попадал в 1 января 1960 года. Начало шестидесятых знаменовалось короткими стрижками и бакенбардами, конец шестидесятых — либерализмом в одежде и длинными волосами, о чем сохранились многочисленные документальные свидетельства. Для усиления эффекта для каждой эпохи задействовали так называемых воспроизводителей, одетых в стиле соответствующего времени, они читали газеты и журналы того времени или демонстрировали типичные занятия. Джастин с радостью увидел, что воспроизводители чудесным образом несовершенны. Некоторые были слишком худые, некоторые страдали ожирением, находились среди них коротышки или прыщавые. Все резко контрастировали с их идеальными, наноизмененными современниками, которые жили за пределами здания. Внутри Эмпайр-Стейт-Билдинг можно было даже снять квартиру, но при одном условии: вести образ жизни, свойственный тому или иному периоду. Джастина умилило и удивило, что все десятилетия заканчивались 31 декабря девятого года из десяти, за исключением девяностых. Все правильно — ведь Эмпайр-Стейт-Билдинг достроили лишь в конце 1931 года, а девяностые, по мнению многих историков, закончились 11 сентября 2001 года, — современники Джастина видели в той страшной дате начало конца света. Он узнал, что толпы людей осаждали Эмпайр-Стейт-Билдинг только для того, чтобы самим пережить 11 сентября и другие знаменитые даты. Например, если речь заходила о шестидесятых, всем хотелось понаблюдать за высадкой первого человека на Луне или поиграть в игру «где были бы вы» в исторические моменты вроде убийства Джона Ф. Кеннеди. Как сообщили Джастину, некоторые воспроизводители редко, а то и вообще никогда не покидали здание, они предпочитали жить в идеализированном, хотя и несовершенном, прошлом.

Вдобавок в каждом окне разместился огромный голодисплей, воссоздававший картинки «того» Нью-Йорка в зависимости от периода.

Некоторое время спустя стало известно о том, что в музей пришел Джастин, и его обступили члены Исторического общества. Их радость не знала границ — не только из-за его статуса знаменитости, но и потому, что им не терпелось показать ему те периоды прошлого, с которыми он был знаком и в которых мог бы что-то исправить. Хотя ему хотелось осмотреть более ранние периоды времени, он сдался и почти все время провел в восьмидесятых, девяностых и на рубеже тысячелетий в сопровождении толпы взволнованных историков.

Добравшись до восемьдесят седьмого этажа, Джастин решил ненадолго выйти на смотровую площадку, но этажи, представляющие семидесятые годы, так и манили к себе и были наполнены многими предметами, которые он прекрасно помнил. Поэтому он задержался внутри и поболтал с воспроизводителями дольше, чем планировалось. Взял номера «Тайм» и «Ньюсуик», датированные июнем 1976 года, пролистал страницы, усмехнулся при виде рекламных объявлений — надо же, предлагали виниловые диски! Остановился у небольшого сувенирного киоска, одобрительно осмотрел конфеты, которыми в детстве портил себе зубы. Обрывки разговоров, которые он ловил, касались уровня инфляции и советов, за кого голосовать — за Картера или Форда. То ли воспроизводителям поручили устроить представление специально для него, то ли они постоянно вели такие разговоры — непонятно. Собственно, Джастину было все равно. Мысль о том, что он вернулся в семидесятые, только уже взрослым, казалась ему такой чудесной, что он мог бы пробыть здесь много дней подряд. И уж конечно, он мог бы остаться здесь на ночь, тем более что он много раз ловил откровенные предложения, высказанные языком того времени. Пока он вежливо отказывался. Может быть, когда-нибудь в другой раз… Глаза радовались при виде ярко-зеленых кримпленовых костюмов, широких лацканов пиджаков, брюк клеш, туфель на платформе и выщипанных в ниточку бровей. Наконец, он утомился. К его удивлению, уже вечерело. Тогда Джастин обратился к куратору этажа и спросил, нельзя ли ему выйти на смотровую площадку.

— Спасибо большое, что навестили нас, мистер Корд, — сказал куратор семидесятых, симпатичный тридцатилетний брюнет с ухоженными баками и огромной афропрической. Он щеголял в ярко-синем костюме и туфлях на платформе. — Если хотите, — продолжал отзывчивый куратор, — можем устроить смотровую площадку любого десятилетия, даже года или времени года. Хотя вид с современной смотровой площадки… как это… ах да, психоделический!

Послышались аплодисменты. Джастин увидел, что многие хихикают.

Прежде чем Джастин успел ответить, его забросали советами из толпы, состоящей человек из двадцати. Он слышал предложения на каждое десятилетие, но больше всего, конечно, из семидесятых годов, хотя и любого времени года.

— Спасибо, спасибо вам всем за помощь и доброту, — искренне ответил он, — но мне бы хотелось взглянуть на все, так сказать, как есть. Хотелось бы сравнить то, что я увижу, с воспоминаниями о том дне, когда я был здесь в последний раз.

Его слова были встречены одобрительными и даже завистливыми вздохами. Джастин поблагодарил куратора за то, что тот, пока Джастин погружался в прошлое, не пускал в здание журналистов.

— Не проблема, мистер Корд. Правда, мы не очень-то ладим с прессой, ведь они нам покоя не дают. Но особое поле отталкивает посторонних, вот почему у нас спокойно. Правда, должен вас предупредить: как только вы покинете пределы Исторического общества, вы снова будете предоставлены самому себе.

Куратор собирался сказать что-то еще, как вдруг двери лифта за спиной Джастина со скрежетом разъехались, и он услышал изумленные ахи и охи. Обернувшись, он увидел, что из лифта вышел человек с загипсованной рукой на перевязи. Одет он был решительно не в костюм семидесятых, а на лице у него была маска с прорезями для глаз, носа и рта. Толпа вокруг него как будто расстроилась, все бормотали: «Это неприлично, не по сценарию». Джастин инстинктивно пригнулся, когда мужчина выхватил из повязки длинную серебристую трубку и нацелил ее ему в голову.