Король в изгнании - Джеймс Алан Гарднер Страница 64

Но возражения обычно длились недолго. Секунд через тридцать он неожиданно захлопывал рот и шепотом извинялся: «Прости, Тилу. Знание – ты, невежество – я. Прости. Прости».

Когда я в первый раз это услышал, у меня отвалилась челюсть. Воины никогда не уступают оппоненту в споре, если только…

Я понюхал воздух. Мой новый сверхчувствительный нос ощутил странный запах, исходивший от моей кожи, – сильный и резкий, словно запах эфира.

У меня возникло сильное подозрение, что это королевский феромон.

* * *

Теперь, когда я мог ощущать запахи феромонов, они преследовали меня повсюду. Они исходили не только от мандазаров, но и от членов экипажа… и вообще от всех.

И от меня. Каждую секунду. Феромоны чем-то напоминали фанатичных слуг, готовых исполнить мою малейшую прихоть – даже если мне самому этого совершенно не хотелось.

Мне не хотелось выигрывать споры с Зилипуллом, оглушая его химическим молотом, но я ничего не мог поделать. Если он возражал мне дольше нескольких секунд, феромон вырабатывался помимо моей воли. Что еще хуже, Зилипулл принимал это как должное, словно у меня имелось полное право заставить его сменить свое мнение.

По сути, это ничем не отличалось от промывки мозгов – словно я одурманивал его наркотиками, пока он не забывал о своих прежних убеждениях и не начинал послушно принимать на веру все то, что я ему говорил.

От этого меня едва не тошнило. Но с людьми было еще хуже.

По утрам, когда мы собирались в зале для инструктажей вместе с Фестиной, Кайшо и остальными, они обсуждали свои проблемы разведчиков, планы на случай непредвиденных обстоятельств или что делать, если не удастся найти людей с «Ивы»… а мои мысли в это время были заняты совсем другим. Иногда я вдруг обнаруживал, что смотрю на Фестину, думая о том, что она выглядит весьма привлекательно, несмотря на пятно на лице; я вспоминал ее слова в спортзале насчет мата и думал, что, возможно, сделал глупость, отправившись в каюту к Проуп, вместо того чтобы остаться с женщиной, о которой по-настоящему мечтал.

В следующее мгновение я начинал ощущать запах феромона – сильный, ничем не разбавленный аромат секса, словно лассо готовое заарканить добычу. Фестона краснела настолько, что пятно на щеке становилось почти незаметным, и начинала переминаться с ноги на ногу, словно не могла стоять спокойно. Мне приходилось извиняться и идти в душевую, где я обливался холодной водой, пока запах феромона не исчезал.

А потом, когда я возвращался, Кайшо всегда спрашивала: «Ну как, легче, ваше величество?», с неприкрытой усмешкой в голосе. Вероятно, балрог мог читать мои мысли и пробовать феромон «на вкус». Что касается людей, они даже не замечали, что ощущают какой-то запах, но таяли, будто масло, когда этот запах проникал в их мозг.

Фестина никогда не появлялась ночью у двери моей каюты – ей хватало силы воли. Что касается Проуп, то она продержалась лишь два дня, а на третий вечер явилась ко мне, якобы «удостовериться, что со мной все в порядке». Забавно, что я ни разу не воздействовал на эту женщину «сексуальным феромоном», за исключением той первой ночи, когда феромон, судя по всему, сочился из всех пор моего тела, а я по собственной глупости этого не заметил. Но тем не менее капитан пришла, с несколько смущенным видом, словно сама не понимала, зачем это сделала. Возможно, ей хотелось извиниться за свое развязное поведение, а может быть, напротив, она хотела доказать себе самой, что вполне могла бы затащить меня к себе в постель совершенно хладнокровно и без лишних эмоций.

Так или иначе, она определенно намеревалась провести со мной еще одну ночь, даже если ей пришлось бы пойти наперекор собственным инстинктам. У меня вдруг возникло странное чувство – словно Проуп была маленькой девочкой, пытавшейся выглядеть отважной, несмотря ни на что.

Родительские чувства – у старины Эдварда… Возможно, унизительно было думать так о взрослой женщине, но в последнее время мне казалось, что я воспринимаю всех подряд как бедных и несчастных, которых нужно защищать и оберегать.

Так что же делать с Проуп? Естественно, снова переспать с ней я не мог; не следовало поступать так и в первый раз. Можно было с легкостью издать какой-нибудь отвратительный запах, который прогнал бы ее прочь, – все, что требовалось, это подумать о том, чего мне хочется, и от моего тела начало бы нести тухлыми яйцами, или мертвечиной, или чем-нибудь еще похуже, но это выглядело бы чересчур грубо. Мне не хотелось подавлять эту женщину или подчинять ее своей воле, мне нужно было лишь, чтобы она оставила меня в покое.

Тем временем капитан присела на край койки и начала говорить о какой-то неполадке в оборудовании, о котором я никогда не слышал, и что на ремонт потребовалось два часа, хотя предполагалось, что потребуется всего час сорок пять минут, и почему на флоте не готовят нормальных техников…

Все время, пока она говорила, ее рука то тянулась к застежке форменного кителя, то снова отдергивалась – словно она обещала себе, что начнет раздеваться, как только войдет в каюту, но теперь ей не хватало решимости. Ее поведение выглядело вполне соблазнительно, и вскоре она наверняка нашла бы в себе силы, чтобы сорвать одежду. Мне отчаянно хотелось придумать какой-нибудь выход, прежде чем это произойдет.

Как ни странно, я его нашел. Пока она продолжала говорить что-то насчет вконец обленившейся команды, я подумал: «А что будет, если я начну пахнуть зеленым?»

Тридцать секунд спустя от меня пахло именно так. Мне не нужно было хмурить брови и сосредотачиваться, все произошло само собой – словно мое тело знало, что делать, без какого-либо участия разума. Странно, удивительно и пугающе – но я начал пахнуть в точности так же, как и сама Проуп, только сильнее, словно я был ее братом, или сестрой, или матерью, или отцом. У людей ведь есть инстинкт, заставляющий избегать близкородственного спаривания, верно? Правда, существовала вероятность, что Проуп захочет воспользоваться уникальным шансом переспать сама с собой, но я лишь скрестил пальцы, надеясь, что феромоны пересилят ее тщеславие.

Голос капитана оборвался. Она посмотрела на меня, и ее лицо исказила слабая гримаса боли. Секунд десять она смотрела мне прямо в глаза, потом пробормотала:

– Ладно, мне завтра рано вставать. – И выскочила вон из каюты, словно ее внезапно начало тошнить.

Возможно, так оно и было. В каком-то смысле это заставило меня задуматься о семье Проуп.

* * *

На этом все не закончилось. В последующие дни капитан еще несколько раз пыталась явиться ко мне, словно ненавидела себя за то, что пошла на попятный, и отчаянно хотела доказать, что сумеет добиться своего. Обычно я чувствовал ее приближение по запаху и сам начинал пахнуть зеленым, заставляя ее позорно бежать прочь; но однажды она застала меня врасплох и в порыве внезапной решимости прижала к ближайшей переборке. Она крепко поцеловала меня в губы и начала тереться о меня бедрами – раз, другой, третий… Неподалеку послышались чьи-то голоса, и она отпустила меня.