Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов Страница 64

Экипажи дирижаблей в интересующий нас день были в наряде и никуда не летали. Полетных заданий командиры не получали, однако вылет состоялся. Об этом рассказали моим людям аэродромные техники. После недолгого захвата аэродрома отрядом и-чу там царила сумятица, и никто не обратил особого внимания на шумный спор командира бригады с Вавиловым и Гржимайло, вызванными на службу среди ночи. Усенко даже кричал на них.

Затем они вдвоем забрались по лесенке в гондолу дирижабля под звучным именем «Громобой». Баки летательного аппарата были заправлены лигроином. Техники отвязали причальные концы в шесть часов утра. Приказ готовить дирижабль к полету они получили лично от командира бригады. Вернулся с задания дирижабль спустя четырнадцать часов — уже вечером. Машина была цела и невредима.

А теперь оба командира мертвы. Нас опередили, обставили, нам утерли нос. Однако нам удалось найти и допросить одного очень ценного участника операции, которая носила типичное для армейских учений название «Рассвет». Для этого мне пришлось тайком вернуться в Каменск и лично проводить допрос.

Дело мы имели с покойником. Безлунной ночью разрыли свежую, покрытую еловыми ветками и траурными венками могилу господина Гржимайло. Обвязали веревками и подняли гроб. Тело подпоручика, скрюченное предсмертными судорогами, показалось нам неподъемным, как будто, зашивая после вскрытия, его для верности набили булыжниками — чтоб уж наверняка не выбрался из могилы.

Вчетвером мы потащили его в «пээр», оставленный у кладбищенской ограды. Сторож, заговоренный и обязанный сладко проспать до утра, вдруг пробудился (видно, поднял его кто-то) и вышел из сторожки нам навстречу. Проморгали мы его появление — никак не ожидали от старичка такой прыти. Надвинулся он черной тенью, плеснул в глаза лучом карманного фонарика, рявкнул:

— Эй! Что это вы тут?..

Не договорил, потому что один из моих парней, выпустив из рук мертвеца, скользнул к сторожу за спину и шепнул на ухо последнюю фразу заклинания:

— Сонного зелья вкусил — спи как сурок утомленный!

Старик кулем повалился на холодную траву. Пришлось нести его в сторожку — простудится, того гляди, а то и вовсе помрет от переохлаждения.

Наша конспиративная квартира находилась в городском предместье под именем Мучная Слобода. Мукомолы и другие уважаемые граждане здесь давным-давно перевелись, зато беженцы и переселенцы со всех концов Сибири и сопредельных земель селились в Слободе с превеликим удовольствием. Ныне здесь скорее услышишь поволжское оканье и даже непонятную тюркскую речь, чем иртышские или енисейские говоры.

Труп мы привезли туда на подводе — мотор производит слишком много шума и привлекает к себе внимание. Квартирку посыпали известкой и окна-двери наглухо запечатали, чтобы запах к соседям не пошел. Покойный Гржимайло был раздет, обмыт и водружен на кухонный стол. В левую руку я ему вложил сальную свечу, отлитую в специальной форме, в правую — булыжник, покрытый логическими знаками. Кулаки пришлось туго обмотать бинтом — чтоб не разжимались.

Свеча и булыжник были обязательными атрибутами логического ритуала, который известен каждому и-чу, но подвластен лишь подлинным мастерам. Само действо я описывать не стану — не для слабонервных это. Скажу только: отмываться, отпариваться в баньке нам после пришлось часа два. И настоечкой запивать да с крепким самозаговором назаешку.

Вот что нам удалось выяснить. Кровеедов летуны забрали на хуторе, в степи, близ города Рубцовска. Чудовища уже были погружены в огромные плетеные корзины, выложенные ветошью. А корзины, в свою очередь, помещены в здоровенные прочные сетки со стальными тросами. Оставалось прицепить крюки этих самых тросов к гондоле.

Баюнов в золотых клетках, завешенных черной тканью, подняли в кабину. Если поместить баюнов в корзины вместе с кровеедами, в полете они могут испугаться тряски и непонятных звуков и от страха поцарапать кровеедов. Те же от боли забывают о симбиозе и могут запросто высосать кровь из обидчиков. А это означало бы полный провал операции.

Кто и откуда доставил на хутор кровеедов и баюнов, Гржимайло и Вавилову было неведомо. Люди, которые передавали клетки в кабину и цепляли сетки с корзинами к гондоле, не отличались от обычных степных жителей. Правда, за все время погрузки они ни разу не посмотрели летунам в глаза, не проронили ни слова, не закурили да и двигались совершенно беззвучно.

Потом дирижабль отправился в обратный путь, но, изрядно не долетев до Каменска, завис над ведущей в Кедрин бетонкой. Летуны определились по карте и стали искать отмеченную крестом поляну — место давней вырубки. Там они должны были освободиться от груза.

На поляне дирижабль ожидали люди в крестьянских армяках. Они подбежали к спущенным клеткам и сетям, отцепили веревки и тросы. Старшой помахал Гржимайло и Вавилову белым платком. Летуны снялись с якоря, отвели свой дирижабль на пару верст от бетонки и стали ждать.

Получив условный сигнал по эфиру, Гржимайло и Вавилов вернулись к поляне и забрали обожравшихся кровеедов вместе с их свитой. Зависнув над глубоким оврагом близ деревни Репеевки, летуны отцепили корзины с живым грузом и сбросили их вниз вместе с канатами и крюками. После этого Гржимайло и Вавилов повернули «Громобой» к Каменску. По прибытии на аэродром они отрапортовали бригадиру Усенко. Тот поблагодарил их за службу, приказал держать язык за зубами и дал увольнение на трое суток. Впрочем, летунам не удалось его отгулять.

Хоть и омерзительно было наше занятие, я немедленно захотел допросить и других почивших в бозе соучастников. Но не тут-то было: трупы остальных офицеров кремировали — якобы по воле родных. Вполне логично. Непонятно лишь, почему при такой организации дела произошел сбой и нам достался Гржимайло. Впрочем, он не знал заказчиков — и, как видно, до него (вернее, до его бренного тела) у них просто руки не дошли.

Бабье лето еще было в разгаре. Утренний собачий холод вместе с ледяной росой на траве испарился под лучами поднявшегося над Кедрином солнца. Оно ласково целовало горожан, выбравшихся из жилищ, чтобы напоследок, перед долгой суровой зимой, погреть косточки, накопить малую толику тепла; грело мхи в окрестных лесах, вызывая к жизни все новые поколения разнообразных грибов, которых в этом году было великое множество; задерживало стаи перелетных птиц, уже готовых отбыть на знойный, но весьма опасный юг.

За это славное солнышко впору взимать плату — рупь за час, если не больше. Золотое времечко, еще вспомнится оно в октябрьскую промозглую слякоть да в ноябрьский трескучий мороз…

Расстелив плащ-накидку, я лежал на травке на берегу старого пруда и всеми порами кожи впитывал ставшее бесг ценным тепло. Млел самым постыдным образом — вместо того, чтобы шажок за шажком выстраивать стратегию мщения. Белесо-голубые небеса надо мной были бездонны, какая-то черная птица парила в вышине, расправив подмороженные за ночь крылья.

Мне нужно было понять главное: куда нанести разящий удар, пока есть еще время и силы? Вряд ли будет возможность удар повторить. Сейчас мы — как минеры, которые ошибаются только раз. И ответственность за жизни сотен и-чу, за наше дело лежит исключительно на мне. Хоть лопни — нужно принять единственно верное решение и привести приговор в исполнение.