Инвиктус - Райан Гродин Страница 63

Началось это на горизонте, там, где синь океана смыкалась с голубизной неба. Между двумя стихиями возникла точка, и она не была голубой. Пятнышко разрасталось, превратившись в бесформенный гриб, поглощающий океан и вгрызающийся в небеса, пожирающий две самые обширные стихии, известные человеку двадцатого века, в считаные секунды. Элиот застыла на месте, пораженная размахом проявления этой силы. Она оказалась слишком велика, слишком массивна для описания с помощью голограммы или человеческой речи и непостижима для чувств. Даже страх показался мелким в ее присутствии.

Присутствие. Оно в настоящем! Как только Угасание достигнет прогулочной палубы и столкнется с настоящим Элиот, она перестанет существовать.

Немедленно прыгать!

И она прыгнула. Сквозь время, а не через измерения, в тот же вечер, но на несколько часов позже. Большую часть вечера провела в обеденном зале первого класса, поджидая «Инвиктус» и следом — Угасания. Распад обязательно нагрянет — с некоторой отсрочкой, проникнет из совсем недавнего прошлого и сожрет минуты, проведенные ею за едой, похитит вкус лосося-пашот с языка Элиот, хотя само блюдо останется у нее в желудке.

Если бы в настоящем она не запланировала здесь встречу с объектом «Семь», ей, откровенно говоря, вообще не следовало бы появляться в этом дне. Часы, которые Элиот вынужденно перепрыгнула, беспокоили ее, но в конечном счете они не имели большого значения. «Инвиктус» отскочил от шести часов, поскольку этого времени больше не существовало, и в результате совершил аварийную посадку в десять вечера; Элиот пришлось прыгнуть еще на тридцать минут, чтобы выровнять их с Фаром временные рамки и дать ему лишних полчаса покопаться в багажном отсеке.

С этого момента начала разворачиваться знакомая история, по большей части сохранившаяся в памяти. Похищение «Рубаи». Телепортация на «Инвиктус». Шантаж. Вечеринка в Вегасе. Разговор с Имоджен про тыкву. Встреча с Лаксом. Подготовка к экспедиции в Александрию. Элиот записывала каждый момент — даже те, которые казались совсем незначительными, чтобы их сохранять.

Ошеломленный, экипаж «Инвиктуса» смотрел на себя ее глазами. Только Имоджен пошевелилась, чтобы сползти с дивана на пол и спрятать лицо в аквамариновых волосах, когда демонстрировалась сцена с ее исповедью о своих чувствах. Элиот удивилась, что очень сочувствует ей, каждому из них. За несколько дней некогда любимые люди стали для нее чужими, а чужаки превратились в тех, кого хочется спасти…

Чип содержал материалы, отснятые почти за год, но безвременье Решетки позволило им просмотреть все за один присест. Год. Минута. Месяц. Жизнь. Семь бесконечных жизней прошли перед их глазами; в системе осталось всего одно воспоминание. Оно начинается с того, что Имоджен смотрит в затянутое гарью небо.

— Пожар уже начался.

— Мы опоздали? — спрашивает прежний Фар.

— Достаточно, — вмешался Фар сегодняшний. — Останови.

Но чип запрограммирован так, что реагирует только на голос Элиот, и как бы ей ни хотелось оградить их от повторного просмотра сцены гибели Эмпры, она этого не делает. Экипаж «Инвиктуса» знает, что случится дальше, но скоро они это забудут. Им надо просмотреть съемку еще раз, чтобы понять, что несет Угасание и насколько велики ставки.

— Стоп! — потребовал Фар, на этот раз громче. Швы на руке Элиот, еще свежие и сочащиеся, отозвались болью на его крик. — Останови это!

Хотелось бы. Но она не могла.

На голограмме проносятся улицы Александрии; они бегут к ступеням библиотеки. Элиот отнюдь не бросилась за свитками Сафо; вместо этого она задержалась возле центральных стеллажей, чтобы убедиться, что Фар направится в нужное место. В этот день и в этот час Эмпра всегда появляется в юго-восточном углу библиотеки. Ее дети всегда оборачиваются на голос матери, и от их объятий у Элиот сжимается сердце. В каждом мире Эмпра Маккарти выглядела одинаково, и хотя Элиот знала, что это чужие матери, ей легче было представлять на их месте собственную маму, чем принимать приговор Угасания.

Стирание больше не казалось чем-то абстрактным. На «Титанике» Элиот поразил масштаб бедствия; здесь, на земле, ее ошеломила всепожирающая жадность Угасания. Ни одна природная стихия не устояла. Вода, воздух, земля, огонь, камень, бумага. Оно поглощало все.

Кожу. Кости. Душу.

Эмпра перестала существовать сразу же, как только Угасание коснулось ее: они пересеклись в настоящем. И «Инвиктус» постигла бы та же судьба, не инициируй Элиот прыжок машины времени в Решетку. И вот они здесь, сидят и смотрят, пока не наступает момент, когда голографическая проекция начинает воспроизводить их изображение здесь и сейчас. Видеозапись замкнулась, превратившись в бесконечный уроборос — змеиный хвост в пасти змеи, — и может прокручиваться заново, но Элиот наконец подает голос:

— Остановить последовательность.

Мир внутри мира свернулся в себя, снова превратившись в прозрачный чип в бархатной коробочке. Экипаж смотрел в пустоту, только что заполненную голограммой, и опустошенность отражалась на их лицах. Имоджен спряталась в волнах волос. Грэм углубился в себя и осмысливал услышанное. Прия сидела ошеломленно спокойная и безмолвная, слегка приоткрыв рот. Продолжать наблюдение больше не требовалось, но Элиот все равно смотрела на них, таких напряженных от осознания того, что если они обернутся, то увидят ее. Завеса тайны сорвана, и Элиот стоит здесь, рядом. Прыгунья между мирами, альтернативная кузина, другое «я», палач, девушка, забытая в собственной вселенной…

Она стала тем, кем стала, но только потому, что он стал тем, кем стал, — мальчиком, отлученным от времени, соринкой в ткани мироздания, центром циклона, системной ошибкой, катализатором. Фарвей Гай Маккарти, который сидел на опаленной подушке, бессильно уронив руку с бластером, внешне не напоминал ни того, ни другого, ни третьего. Он частенько вел себя как человек, убежденный в собственной великой судьбе, но осознав свое истинное предназначение, просто замер, сгорбив плечи.

Он вздрогнул, когда Элиот заговорила снова:

— Понимаешь, Фар? Ты эпицентр. Сканирование испускаемой тобою контрсигнатуры подтвердило это. Из-за тебя Угасание рвет вселенные на части, и существует только один теоретический способ остановить его…

Никто не произнес ни слова.

Они наконец поняли. Каждый из них понял.

— Ты должен умереть.