Книга Страшного суда - Конни Уиллис Страница 63

Пневмония у Киврин прошла так внезапно, что она не сомневалась — наконец-то включились лимфоциты или еще что-то. Боль в груди исчезла, кашель пропал, шрама на виске как не бывало.

Имейн всем видом выражала недоверие, будто подозревала, что Киврин эту рану на голове симулировала. Хорошо, что не стали делать бутафорскую.

— Вы должны благодарить Господа, что он исцелил вас в этот день отдохновения и покоя, — неодобрительно изрекла Имейн, преклоняя колени у кровати.

Она как раз вернулась с воскресной службы, и на шее у нее висел серебряный ларчик на цепочке. Зажав его в ладонях («Совсем как я с диктофоном», — подумала Киврин), леди Имейн прочитала «Отче наш», затем поднялась.

—Жаль, что не удалось сходить с вами на службу, — сказала Киврин.

Имейн хмыкнула.

—Я сочла, что вам еще неможется, — подчеркивая последнее слово, сказала она с укором. — Да и служба была из рук вон.

Она снова пустилась перечислять грехи отца Роша: прочитал Евангелие прежде «Господи, помилуй», надел заляпанный свечным воском стихарь, забыл часть «Исповедую...». После этого настроение у нее улучшилось, и, закончив, она похлопала Киврин по руке со словами:

— Вы еще не совсем поправились. Отлежитесь денек.

Киврин послушно отлежалась, записывая на диктофон наблюдения — про дом, про деревню, про всех, кого встретила здесь. Зашел мажордом с плошкой приготовленного женой горького отвара — темноволосый и грузный, в воскресной куртке, которая его явно стесняла, подпоясанный слишком тонкой работы серебряным ремнем. Забежал мальчик примерно одних лет с Розамундой — сказать Эливис, что ее кобыла «охромела» на переднюю ногу. Священник больше не заглядывал. «Ушел исповедать коттера», — сообщила Агнес.

Агнес по-прежнему служила отличным информатором, с готовностью отвечая на любые вопросы, независимо от знания ответа, и делясь ценными сведениями о деревне и ее обитателях. Розамунда вела себя потише, усиленно стараясь казаться взрослой. «Агнес, не мели языком», — одергивала она сестру то и дело, но Агнес, к счастью, пропускала нравоучения мимо ушей. Розамунда сама поведала Киврин про своих братьев и отца, который «обещал непременно приехать на Рождество». Видно было, что она его боготворит и скучает по нему. «Жаль, что я не мальчик, — призналась она как-то, когда Агнес показывала Киврин серебряную монетку, подаренную сэром Блуэтом. — Была бы мальчиком, осталась бы с отцом в Бате».

Из этих отрывочных сведений, обрывков подслушанного у Эливис и Имейн и собственных наблюдений Киврин составила более или менее полную картину окружающей обстановки. Деревня оказалась меньше, чем предполагался по вероятностным подсчетам Скендгейт. Вместе с хозяевами поместья и мажордомовым семейством едва сорок человек наберется. У мажордома пятеро детей. «И недавно крещеный младенец», по словам Розамунды. Даже с учетом двух пастухов и нескольких пахарей поместье считалось «беднейшим из владений Гийома», и леди Имейн категорически не устраивало, что именно в этой дыре приходится справлять Рождество. Жена мажордома тянулась «из грязи в князи», Мейзри взяли из местных разгильдяев. Киврин записывала все — и факты, и слухи, — молитвенно складывая руки при каждом удобном случае.

Снегопад, начавшийся после той неудачной вылазки, продолжался всю ночь и на следующий день — снегу выпало почти по колено. Когда Киврин встала с кровати, пошел дождь, и она надеялась, что снег растает, но тот лишь покрылся твердой коркой наста.

Вряд ли удастся узнать поляну переброски без телеги и сундуков. Нужно просить Гэвина — пусть довезет ее до места. Вот только как? Он заходил в дом лишь к столу или с каким-нибудь вопросом к Эливис, и рядом неизменно оказывалась леди Имейн, поэтому Киврин даже приблизиться к нему не смела. Тогда она начала выводить девочек на небольшие прогулки — во двор, в деревню, надеясь случайно наткнуться на Гэвина, однако его не было ни на конюшне, ни в амбаре. Гринголет тоже пропал из стойла. Киврин начала опасаться, что рыцарь все-таки не внял запрету Эливис и отправился на поиски разбойников, но Розамунда сказала, что он на охоте. «Добывает оленину для рождественского пира», — объяснила Агнес.

Никому не было дела, куда и насколько она уводит девочек. На вопрос Киврин, можно ли сходить с ними на конюшню, Эливис только кивнула рассеянно, а леди Имейн даже не отчитала Агнес за развязанные тесемки плаща и не надетые рукавицы. Будто, вверив детей заботам Киврин, взрослые тут же забыли о них.

Хозяйки сбились с ног, готовясь к Рождеству. Эливис подрядила всех девиц и старух в деревне печь и варить. Закололи двух свиней, ощипали половину горлиц, во дворе кружились перья и пахло свежим хлебом.

В начале XIV века рождественские праздники длились две недели — с пирушками, весельем и играми. И все же странно, что Эливис затеяла все это, несмотря на обстоятельства. Видимо, верила, что лорд Гийом действительно приедет на Рождество.

Имейн распоряжалась уборкой в зале, непрерывно жалуясь на стесненные условия и отсутствие толковых помощников. Поутру она привела мажордома и еще одного, чтобы снять тяжелые столешницы со стен и водрузить на козлы. Потом Мейзри и другая женщина, со следами золотухи на шее, под ее руководством терли столешницы тяжелыми щетками и песком.

—Лаванды нет, — огорошила она Эливис. — И тростника на пол не хватает.

— Придется обойтись тем, что есть, — ответила Эливис.

— Нет сахара для изысков и нет корицы. Зато в Курси всего этого вдосталь. Нас там примут с распростертыми объятиями.

Киврин, надевавшая Агнес ботинки, собирая ее на повторную вылазку в конюшню, в тревоге подняла глаза.

— Туда всего-то полдня пути, — уговаривала леди Имейн. — Капеллан леди Изольды охотно проведет службу и...

Дальше Киврин не расслышала из-за Агнес, воскликнувшей: «Моего пони зовут Сарацин!»

—Угу, — пробормотала Киврин, прислушиваясь к разговору. На Рождество знать имела обыкновение ездить по гостям. Как она раньше не подумала? Выбирались всем домом и гостили неделями, по меньшей мере до Крещения. Если они отправятся в Курси, то к стыковке вряд ли вернутся.