Антропогенный фактор - Виталий Забирко Страница 63

Борацци неопределенно повел плечами и повернулся.

— Черт его знает… Может, с парочкой фантомов, а?

Губы его искривились в саркастической усмешке, но тон был серьезным, а взгляд прищуренных глаз острым.

В тон ему я и ответил:

— У фантомов другие функции — они коньяк не пьют.

— Даже так… Понятно. — Борацци тяжело вздохнул, отвел взгляд и взял стакан. — Ну а ты-то погибших помянешь?

— Помяну. — Я взял второй стакан. — Светлая память…

— Только этого не надо, — поморщился Борацци. — Не люблю фальши… Какая память, да еще светлая? Родственников у них не было, а мы их почти не знали. Они ушли, и память о них осталась только в нас. Когда уйдем мы, их имена канут в небытие.

Он выпил залпом, стряхнул остатки коньяка на пол.

— Вот и все… Жили люди, к чему-то стремились, чего-то добивались… А когда умерли, не осталось даже праха. Будто их и не было.

Он сел.

Я повертел стакан в руках. Сказать было нечего. Молча выпил, по примеру Борацци стряхнул капли на пол и тоже сел. Коньяк, на удивление, оказался настоящим, земным, и я с удивлением покосился вначале на этикетку на бутылке, затем перевел вопросительный взгляд на медиколога.

— Из запасов коммодора, — понял меня Борацци.

Я не стал интересоваться, каким образом ему удалось проникнуть в заблокированный коттедж Гримура — сейчас это уже несущественно. Возможно, у Борацци были ко мне вопросы, но у меня к нему — нет.

— «Это неизведанная страна, откуда не возвращается ни один путник»… — внезапно сказал он и внимательно посмотрел на меня.

— Шекспир, — кивнул я. Коммодор тоже цитировал Шекспира, но в своей интерпретации. Медиколог же процитировал дословно, и в данной ситуации фраза имела двоякий смысл. Как в прямом смысле, касательно погибших членов команды «Проекта „М“», так и…

— К чему это? — не став темнить, спросил я. — Это что — тест?

— И тест тоже.

— На что?

— Насколько ты человек.

Я подумал.

— Наверное, в гораздо большей степени, чем сам представляю…

— Тогда — зачем?

— Что — зачем? — машинально переспросил я, хотя прекрасно понимал, о чем спрашивает Борацци. Совсем недавно и я задавал тот же вопрос.

— Зачем вы убили Вичета?

— К смерти Марко я не имею никакого отношения.

— А я имел в виду не тебя лично, а ВАС.

Борацци был сама невозмутимость. Спокойно сидел, смотрел на меня, и в его глазах не было и тени обычной подозрительности. Сгинула бесследно, как и мои фобии. Мне вспомнилось обоснование убийства Аоруиноем, и стало тошно.

— Врать не хочу, но и честно отвечать тоже.

— Не хочешь шокировать бессмысленностью причин убийства?

Я с удивлением посмотрел на Борацци. Он был одним из трех членов команды, никак не связанных с событиями на Мараукане, но из людей, похоже, самым осведомленным. Или самым прозорливым? Агенты службы галактической безопасности и не догадывались о том, о чем он спрашивал. И в то же время я ничего особенного в его сознании не улавливал — самый обычный человек.

— А ты не бойся, говори прямо. Переживу как-нибудь, — усмехнулся он, наливая в стаканы коньяк.

Из любопытства я «заглянул» в его тело и «увидел», что в крови Борацци активно действуют ферменты, практически мгновенно разлагающие спирт. Но их вырабатывали не биочипы, эти ферменты являлись естественной составляющей его организма. И легкие у него были чистыми, без следов налета табачного дыма. В то же время ничего, что бы отличало его тело и сознание от тела и сознания обычного человека, я не обнаружил. Черт знает что! Тела агентов СГБ были напичканы биочипами, сознание закодировано, даже у меня были кое-какие блокировки, а у него — ни-че-го!

— Зачем вы пьете? — спросил я. — И курите? Насколько понимаю, никакого удовольствия от этого не испытываете.

— Привычка, — пожал плечами Борацци. Непонятным мне образом он догадался, что я «покопался» в его теле и сознании, но отнесся к этому снисходительно. — А потом, знаете ли, совместное потребление спиртных напитков располагает к беседе. Так что не увиливайте от моего вопроса — зачем понадобилось убивать Марко Вичета?

Он поднял стакан, кивнул мне и отпил глоток.

— Понимание этого вопроса выходит за рамки человеческой логики, — сказал я.

— А ты попытайся провести аналогию, — предложил Борацци.

Я снова подумал, но ничего лучшего, кроме сравнения Аоруиноя, в голову не пришло.

— Хорошо, если вы так настаиваете… Что вы делаете, когда у лица начинает назойливо кружить муха? Отмахиваетесь? А если она не отстает, тогда что?

— Хм…

Борацци допил коньяк, и я «увидел», как ферменты в его крови приостановили свою деятельность. Не все, оказывается, знал медиколог и не все мог предвидеть, и от полученной информации ему захотелось захмелеть. Но как он мог управлять ферментами, если даже биочипам это не под силу? Когда ферменты выработаны, они вступают в реакцию!

— Значит, как муху? — спросил он сиплым голосом и обжег меня хмурым взглядом.

Я не стал его переубеждать.

— Вы просили аналогию? Это наиболее точная. В первом приближении.

— Ну а Гримур и Ктесий? Их зачем? Надо понимать, что они наполовину ваши… Неужели нельзя было забрать с собой в «вашу неизведанную страну»?

— Смысл? Представьте себе, что вы — муравей. Разумный муравей, живущий в муравейнике в разумном муравьином сообществе. У вас своя муравьиная жизнь, свои муравьиные интересы… И вдруг вас забирают жить в человеческое общество. Каково вам там будет?

— Хм… Мухи, муравьи… — Борацци исподлобья посмотрел на меня пристальным взглядом. — Надо понимать, что перед уходом в свою «неизведанную страну» вы всех нас…

— Нет.

— Что — нет? Не будете прихлопывать или не уйдете в свое Зазеркалье?

— С вами ничего не случится. А что касается ухода… Они уйдут, а я останусь.

— А Араней? — спросил он. — Он тоже уйдет? Непонятное создание — это даже не муравей… Настолько нежизнеспособная форма… Если Ктесию с Гримуром в Зазеркалье делать нечего, то что там будет делать Араней?

Я удивленно покосился на него, затем понял. То, что для меня было дважды два, для него выглядело таким же темным лесом, как для меня самопроизвольное ингибирование ферментов разложения спирта в его крови.

— Еще месяц назад в клетке сидел настоящий слоаг. Почти сотню лет он провел в клетке, поддерживая жизнь Гримура и Ктесия в благодарность за свое возрождение. И только перед полетом на Мараукану он оставил вместо себя квазиживой муляж, а сам перевоплотился.