Изнанка - Сергей Палий Страница 62

Зайдя в зал, он понял, что имел в виду Петровский, говоря «производство мышц». Прямо посреди комнаты было разбросано железо всевозможных мастей: и собранные штанги, и отдельные грифы с блинами разных размеров, и гантели, и гири... На громадном плазменном телевизоре стояло пластмассовое ведро, на кромке которого осела белесая пыль. Также ею был засыпан ковер в радиусе полуметра. «Кокс, что ли?» – стукнулась в голову Таусонского мысль.

– Протеин, – хмуро бросил Андрон, проследив за цепким взглядом разведчика. Стукнул себя ребром ладони в грудь и добавил: – Верхнюю пекторалку вот пробомбить надо. Что-то одрябла немного в последнее время...

После этого он взял в каждую руку гантель килограммов по тридцать, лег спиной на наклонную скамью и начал сводить их над собой, не снимая шляпы. Да уж, такого не сразу завалишь при случае, хмыкнул про себя Павел Сергеевич, глядя на перекатывающиеся под кожей Петровского волны мускулов.

– Ну, – отдуваясь после первого подхода, проговорил режиссер. – Пить будешь, гэбист?

– Что ж, наливай, кинокрут, – парируя фамильярность, откликнулся Таусонский и невозмутимо принялся разглядывать коллекцию фантастических романов.

Андрон посмотрел на него, прищурившись, с громыханием побросал на резиновый коврик гантели и неожиданно нахально рассмеялся. Лицо у него при этом сделалось каким-то... слегка детским. Обнажились крепкие отбеленные зубы.

– А ты мне сразу понравился, – заявил он. – Слушай, не знаешь, кто Копельникова измордовал у вас? Он мне описывал... чернявый, говорил, атлетически сложенный, гладко выбритый... На тебя похож.

– Понятия не имею, так-сяк, – пожал крупными плечами Павел Сергеевич. – У нас много таких.

– Ладно, товарищ подполковник. Вон там, около картины, бар. Наливай чего хочешь – пей; потом говори, какого хрена приперся, и убирайся восвояси. Без бравады. – Петровский перестал щериться и снова подхватил гантели.

Таусонский подошел к дверце бара, открыл ее, придирчиво осмотрел дорогой ассортимент, но пить ничего не стал.

– Ты в курсе, Андрон, кто теперь твой приятель Рысцов, – утвердительно сказал он.

– Может, тебе он и приятель. Мне – нет.

– Но был же? – сразу подцепил режиссера вопросом Павел Сергеевич.

– Был, да простыл, – сипло отрезал Петровский, снова и снова вознося железо над головой.

– Слушай, дружище, так не пойдет. Давай по-другому попробуем. Тебе по душе, что сейчас творится в мире?

– Мне по душе кино! – рявкнул Андрон, разгибая спину и вставая. – Кому теперь его показывать? Куче озверевших психопатов?

– Ведь ты не зря спонсировал то выступление на «Либере»... широкий пиар и все такое. Дай-ка попробую угадать... тебе кто-то из сшизиков больно придавил хвост? Точно? А потом вдобавок и человек, которому ты доверял, с которым связано многое из прошлого, предает тебя. Ай-яй. Он не просто скрывал, что сшиз. Он еще и предал, поскакав за свихнувшейся Больбинской. Став ее... даже не соратником... Слугой.

Петровский медленно подошел к Павлу Сергеевичу сбоку. Таусонский и ресницей не повел, продолжая изучать аляповатую этикетку на бутылке «Бифитера».

– Знаешь, товарищ подполковник, – тихо произнес Андрон, останавливаясь в метре от разведчика. Без обуви они оказались примерно одного роста. – Если я намекнул, что ты мне симпатичен, это не значит, что нужно сразу человеку в душу лезть. Я тебе не мальчик из церковного хора.

Таусонский неторопливо повернулся на девяносто градусов влево. Теперь они смотрели в глаза друг другу. Два гиганта. Каждый держал на мощных плечах свою правду и готов был за нее драться насмерть. Наболело.

– Ведь ты не идиот, Андрюха, – поиграв желваками, ответил Павел Сергеевич. – Ты же понял, зачем я пришел.

– Выметайся, – еле слышно проговорил Петровский. В голосе его прорезалось тихое – а значит, самое опасное – бешенство.

Они еще несколько секунд кололи друг друга взглядами. Наконец Таусонский сунул руку в карман, вытащил оттуда визитку с отпечатанным на ней телефонным номером и положил рядом с ведерком протеина.

Андрон открыл было рот, но Павел Сергеевич быстро поднес палец к своим губам и отрицательно помотал головой. Указал глазами на незашторенное окно: мол, слушать могут. Режиссер лишь разъяренно выпустил воздух из ноздрей.

После этого подполковник, не произнеся больше ни слова, прошел в холл, оделся и вышел вон, ощущая спиной тяжелый взор хозяина квартиры. Консьержка на первом этаже сонно выругалась, отпирая магнитный замок подъездной двери.

Только садясь в машину, Таусонский позволил себе слегка расслабиться и так шарахнул по рулю кулаком, что тот чуть не отвалился. Сигнал разнесся по всей округе. Опустив стекло, он жадно вдохнул морозный воздух зимней ночи. В сон клонило зверски. Чтобы хоть как-то взбодриться, Павел Сергеевич включил радио и энергичными движениями растер уши и щеки, подгоняя кровь к лицу.

Посмотрев на часы, он сжал зубы и выцедил:

– Через десять минут вылезешь, сучий потрох...

* * *

Петровский вышел через четырнадцать.

Взгромоздившись на переднее сиденье, он поправил шляпу, которая на фоне снежных заносов выглядела каким-то бравурным вызовом метеорологам, и глухо сообщил:

– Поехали ко мне на студию. Там все обсудим.

От режиссера нестерпимо несло прогорклым потом.

– Поехали... – ответил подполковник.

Он на миг расслабил вязкие веки и... заснул, уронив голову на руль. Даже обиженно гаркнувший вновь сигнал не смог разбудить его...