Вернуться из ада! С победой и пленными - Александр Марков Страница 62

Один из драгун, сидя на корточках, судорожными глотками пил воду из металлической фляжки. Он запрокинул голову, присосался губами к горлышку и все никак не мог от него оторваться. Наконец он утолил жажду, а остатки воды решил вылить себе на лицо. Воды осталось только несколько капель. Драгун разочарованно опустил руки и осмотрелся, словно искал сочувствия.

Наблюдавший за драгуном Мазуров уже отстегнул от пояса свою фляжку, примерно наполовину заполненную водой, и, как только его глаза встретились с глазами драгуна, сказал: «Лови», – и бросил фляжку. Драгун цепко схватил ее, на лице его засияла улыбка, как у ребенка, получившего подарок, о котором мечтал целый год. Он быстро отвернул крышку и плеснул водой на лицо. У него немного затекли мышцы, поднимаясь, он покачнулся. Одно мгновение казалось, что драгун снова сядет, но, сделав последний рывок, он оказался на ногах.

У них опять не было времени для того, чтобы вырыть хотя бы одну яму и похоронить мертвых товарищей. Миклашевского и Рогоколя. Штурмовиков осталось шестеро. Возможно, когда-нибудь они вернутся сюда и, если правительство не даст денег, то соберут их сами – те, кто к тому времени все еще будет жив, и поставят здесь памятник или хотя бы камень. Этим они искупят часть своих грехов перед друзьями, а пока они сложили их рядом, точно мертвые, оказавшись вместе, смогут прогнать зверей, которых привлечет сюда запах крови.

– Кто вы? – спросил Селиванов, подходя к Мазурову.

Поручик слегка припадал на ногу и после каждого шага крепко сжимал челюсти, чтобы не застонать, поэтому говорить мог, только когда останавливался, да и то эта речь напоминала речь человека, страдающего отдышкой, а слова выталкивались из горла вместе с воздухом. У них на двоих с Мазуровым было только две целые ноги.

– Капитан Мазуров, специальный отряд. – Он мог делиться информацией только в определенных дозах. Вглядываясь в уставшее и от этого очень спокойное лицо драгунского офицера, он хотел бы рассказать ему все. – Мы летели на том аэроплане.

– Да, вы не пилоты. Я понял это. – Слова казались конфетками-тянучками. Гласные буквы звучали в них чуть больше положенного. – Поручик Селиванов.

Он не стал расспрашивать Мазурова, зная, что тот просто не имеет права отвечать.

Вернулся разъезд драгун. Пока все было тихо, но ощущение надвигающейся беды витало в воздухе. Предчувствие редко подводило их, потому что ошибиться во второй раз многим просто не представлялось возможности.

– А это? – Селиванов показал на Тича.

– Очень важный пленник.

– Вы и ваши люди умеете ездить на коне? – спросил Селиванов.

Он подразумевал не просто способность удерживаться в седле и не выпадать из него, когда конь переходит на быстрый шаг. Вопрос был бы уместен, если б адресовался пилоту, поскольку многие из них относились к категории людей, которые хорошо разбирались в механизмах, но кроме этого мало что умели.

– Да, – коротко ответил Мазуров.

– Хорошо. Мой рейд закончился, а после этого сражения высвободилось много коней. На вас хватит, – грустно сказал Селиванов. – Восемьдесят километров можно пройти за день. Боюсь только, что двоим из моих людей не отпущено даже этого срока. Они умрут раньше. Но они вряд ли выживут, даже если сейчас окажутся в госпитале. Наука еще не научилась возвращать обратно тех, кто одной ногой уже ступил в царство смерти. – Он немного помолчал. – Здесь почти не осталось хищников. Самый крупный зверь – кабан. Да и тех немного. От людей они прячутся в глуши.

Селиванов постоял возле погибших драгун. Мысленно он прощался с ними, запоминал мертвые лица, но в его памяти они останутся другими. По одежде, по лицу, рукам и в волосах убитых бегали муравьи. Пока их было мало. Это только разведчики. Вскоре они сообщат о своей находке, и не пройдет и часа, как здесь соберутся полчища муравьев. Им потребуется не один день, чтобы обглодать трупы до костей.

Тем временем солдаты сложили мертвых немцев рядом с мертвыми русскими. Теперь они не были врагами, смерть поставила их в один ряд. То, что они оказались по разные стороны баррикад при жизни, было не более чем условностью.

Живые нарубили веток и закрыли ими трупы, как одеялом, одновременно что-то нашептывая, то ли молитвы, то ли заклинания, то ли извинения. Кровь на ранах только начинала свертываться. Они испачкали в ней руки и одежду, но еще много времени спустя, оказавшись далеко от этого места, они не смывали ее, потому что эта кровь была последней нитью, связывающей их с теми, кого они знали много лет.

На мундире германского офицера было так много крови, что никому и в голову не пришло, что он жив. Это обнаружилось чуть позже, когда офицер очнулся, выбрался из горы трупов и дополз до дороги. Там его обнаружили немецкие солдаты. В госпитале три дня он будет метаться на границе между жизнью и смертью, не зная, где ему остаться. Врачи спасут его, и он будет жить еще долго. Но до конца своих дней лейтенант Эрих Хайнц не сможет забыть этого боя и равнодушного польского леса, быстро загладившего следы кровавой схватки.

– У вас есть рация? – спросил Мазуров.

– Да, – ответил Селиванов.

– Тогда мы можем решить проблему. Я вызову транспортный аэроплан. Он вывезет и нас и вас.

Селиванов улыбнулся. Если все, что скопилось в душе, выразить словами, это займет слишком много времени, а его нет.

– Вы заберете только раненых. Постарайтесь понять меня. Эти кони спасали нам много раз жизни. Если я их брошу, то буду корить себя всю жизнь. Я выведу их. Это, знаете, для меня примерно то же, что сохранить знамя подразделения. Пусть от него почти ничего не осталось, но оно обязательно возродится. Риск небольшой. Все закончится уже к утру… А пока я советую вам побыстрее покинуть это место. Вы свяжетесь со своими, когда обстановка станет поспокойнее. Хорошо?

– Да.

Кони упирались и не хотели идти, сколько ни сжимай им бока. Штурмовики жалели лошадей, опасаясь причинить им боль. Они поглаживали им шеи, что-то шептали в уши. С заартачившимся осликом все гораздо проще. Надо лишь привязать морковку на палочку и держать ее возле мордочки животного. Он будет идти за ней, не понимая, почему морковка постоянно удаляется, как линия горизонта. Но коня не сдвинуть с места, даже если насыпать впереди него кучу овса. Требовалось внушить лошадям, что теперь они должны исполнять приказы других хозяев. На это могла уйти и неделя. Хорошо еще, что они не делали попыток сбросить седоков. Только Рингартен быстро нашел взаимопонимание с доставшимся ему конем. Он был немного испуган, у него нервно дрожали уши. Во время сражения возле него взорвалась граната, его хозяина убили осколки, а коня опалило и немного помяло взрывной волной, но он абсолютно не пострадал. Он был, пожалуй, самым резвым, а у Рингартена раскалывалась от боли голова, ныла рука, и ему с трудом удавалось контролировать ситуацию.