Моя война - Виктор Косенков Страница 61

Он потер лицо ладонями и посмотрел на меня глазами усталого человека.

— Ты сейчас очень опасный союзник.

— Я понимаю, — отозвалась я. — Я уйду. Но мне нужно сначала выяснить куда…

— Дело даже не в том, что ты опасна для “Калиюги”. Скорее, мы опасны для тебя. Мы — это твое время, которое ты должна потратить на что-то большее.

Я молчала. Камаль, наверное, ждал моих слов, но я не знала, что ему сказать.

—. О материальной базе можешь не беспокоиться, — наконец произнес он.

На следующее утро я была уже в Джайпуре, старательно обходя места, где могла бы так или иначе, встретиться со знакомыми мне людьми. У них была своя жизнь, и я не была вправе втравливать их в свои игры, коли они сделались такими опасными. Ночным поездом я направилась в Кашмир.

Какой бы современной ни была железная дорога, на стыках поезд все равно будет легонько подбрасывать. Вагоны переговариваются друг с другом, укачивая внутри себя беспокойных пассажиров. В купе тихо, кто-то спит, кто-то пьет, кто-то спокоен, а кто-то готов кричать, но не может, перестук вагонных колес укачал его горе, как больной зуб, убаюкал беду, успокоил. В этой хрустальной иллюзии благополучия едут все, полагаясь на хрупкую надежность дороги.

Я не спала. Черный походный рюкзачок валялся сморщенной тенью на полке. Вещей по минимуму: легальное оружие, документы, небольшой компьютер, ориентированный на выход в сеть, почти мини-терминал. И еще пара-тройка предметов, которы мне были дороги. Финансами меня обеспечивала “Калиюга”, это означало, что с жильем и питанием у меня будет все в порядке.

В общем, особых проблем я не видела. Постоять за себя я могла, материально обеспечена. Что еще? Можно залечь на дно. Можно закрутить новое дело. Можно все.

А что нужно?

Память ввернула: “Я не спрашиваю, свободен от чего! Хочу спросить, свободен для чего?”

Удачная цитата.

Теперь мне становилась понятной проблематика всех русских сказок. Выбор. Прямо пойдешь, налево пойдешь, направо пойдешь. Только в моем случае проблема выбора еще более жесткая. Нет дополнительных условий, вроде “коня потеряешь” или “сам пропадешь”. Самый страшный выбор — это тот, где во всех вариантах ты ничего не теряешь. В таких случаях особенно трудно отдать свое предпочтение. Заранее известно лишь одно: правильный выбор только один и в случае ошибки ты так или иначе потеряешь все. Хотя, вероятно, это не самое страшное. Ведь все потерянное можно вернуть. Хуже всего то, что можно навсегда упустить правильную дорогу.

Наверное, это лучше всех понимали средневековые самураи. Иначе они бы не создали уникальный кодекс, декларирующий поведение воина во всех подробностях и отличающийся предельной конкре-тикой в вопросах выбора. Из всех возможных путей самурай должен выбирать тот, что ведет к смерти. Коротко и ясно.

Много позже кто-то другой, чувствуя подвох, написал: “Смерти нет, есть вечное обновление”.

Но где мой путь, тот, что приведет меня к смерти? Ведь я не боюсь ее. Или боюсь? Что такое смерть? Прекращение человеческого бытия. Конец человека. Но ведь и Сверхчеловек — это конец человека. Смерть человека… Так семечко умирает, чтобы дать жизнь ростку, так умирает девочка, чтобы дать жизнь женщине. Так умирает тело, чтобы дать жизнь душе…

Так не должен ли умереть человек, чтобы на свет появился тот, кто спит внутри? Так где же тот путь, что приведет меня к гибели?

Мои вещи лежали скомканной кучкой на полке, вызывая неприятные ассоциации с мертвой летучей мышью. В купе было два места, я предусмотрительно выкупила и вторую койку, чтобы ко мне посреди ночи не подселили кого-нибудь. Сегодня мне требовалось одиночество.

Пробуя развеять грустные мысли, я нажала на кнопку вызова проводника. Тот открыл дверь буквально через минуту.

— Что изволит госпожа?

— Чай и груду бутербродов. С рыбой. Какие вы можете предложить?

— Лосось, форель, семга, судак…

— Вот со всем этим и сделайте.

— Хорошо, госпожа. Что-то еще?

Я задумалась.

— И пирожное.

— Какое-нибудь особенное?

— На ваш выбор. Только не очень сладкое.

— Позвольте уточнить, госпожа. Груда бутербродов — это…

— Это штук шесть или семь.

— Хорошо, госпожа.

— И чай должен быть с лимоном…

Проводник поклонился и исчез. Дверь в купе бесшумно закрылась.

Есть такая особенность у моего организма решать сложные вопросы за едой. Приятное времяпрепровождение, вероятно, как-то влияет на проблему выбора.

Проводник вскоре вернулся, неся перед собой поднос, на котором было все, что я заказывала.

Семь замечательных бутербродов, где на густо намазанной маслом булочке лежали ароматные кусочки копченой рыбы. Рядом с ними пузатая кружечка со специальной крышечкой, которая удерживала температуру напитка. И замечательное пирожное, видом напоминающее слоистый “наполеон”. В маленькой вазочке стоял букет синих фиалок. Неожиданно, но приятно.

— Благодарю вас, — улыбнулась я. — Сколько я должна?

Проводник назвал сумму, и я полезла в сумку. Вытаскивая кошелек, я почувствовала, как что-то скользнуло по моей руке. Ухватив мягкий кончик, я вытянула на свет шелковый платок туги. Проводник побледнел, взял деньги и, суетливо поклонившись, вышел.

Удивительный народ индусы. В какие бы одежды ни рядила их цивилизация, они всегда останутся собой. Индус, в какой бы храм он ни ходил, всегда помнит своих богов. Может быть, именно это и отличает индусов от других народов.

Мне вспомнился один из многочисленных манифестов антиглобалистов, в котором они очерчивали сферу деятельности своего движения.

“Сейчас борьба ведется не за какую-то конкретную страну, конкретную область или континент. Борьба ведется за территорию! За территорию, на которой мы, так или иначе, потесним власть корпораций, власть капитала и империализма. И опираясь на нее, на эту освобожденную землю, мы опрокинем глобализм по всему миру”.

Выбор пал на Индию, вероятно, еще и потому, что народ, населяющий эту страну, так и не смог абстрагироваться от своего прошлого, культурных традиций, национальных особенностей. Не смог и не захотел. Он ухитрился сохранить крохи своего особенного колорита, в то время когда большая часть всего остального мира стремительно сдавала позиции перед наступлением всеобщей стандартизации, уравниловки, стирания граней. Огромная шлифовочная машина прошлась по головам и спинам, уничтожив пики и вершины, засыпав впадины щебнем и превратив все вокруг в большую равнину серого цвета, вместо солнца повесив в небе колоссальную “М”. Букву из неонового света и пластика, с которой начиналось название известной забегаловки…

Глупо, конечно. Я сожалею о традициях, об обычаях, об этих особенных слагаемых, без которых немыслима культура народа, но забываю о нищете, о золотом миллиарде, о стремительно растущем расслоении общества на очень богатых и очень бедных, о перераспределении полезных ископаемых и уничтожении плодородных земель. Система работает настолько четко, что подобные события проходят незамеченными. Впрочем, как и нивелирование культуры разных народов в единую, пресную жвачку Ведущего музыкального канала.