Настоящик. Сборник рассказов - Александр Бачило Страница 60

Прислушался я – ничего. Смолянка трещит тихонько и больше ни звука, как в могиле. Но Леханя упорно куда-то в угол таращится, а нам, не оборачиваясь, пальцы скрюченные показывает, на манер грабли.

Ох ты, мать честная! Действительно, цыц! Медленно – медленно пару шагов сделав, и я, наконец, разглядел. В стене, по-над самым полом, круглая дыра, по краям щербленая, будто шестеренка отпечаталась. Царапухин ход!

Я по первому-то испугу чуть смолянку не погасил – огонь же! Но сообразил вовремя – скворбчания не слышно. Стало быть – ход не свежий, может, день ему, а может, год. Место тихое, бесснежное... Это наверху следы до первой поземки живут, а здесь все сохранно, как в холодильнике. Был когда-то такой агрегат – холодильник. Сейчас и не объяснишь, зачем...

– Не теряй штаны, ребята! – нарочно во весь голос да пободрее гаркаю. – Та царапуха, что нас заглотит, пока далеко ползает. Поживем еще. А вот люди наверняка этой норой и ушли, больше некуда...

Идем ходко, тропа чистая, за царапухой грунтов наваленных не остается, куда уж она их девает – Бог ведает. Тут главное – с разгону в гнездо ее не вывалиться – большая неприятность будет. Потому слушаю в три уха, смотрю в три глаза, смолянки меняю часто. А ход-то не короток! Поди, разбери, куда приведет. Но если люди тут один раз прошли, как-нибудь пройдут и в другой.

Обожди, не торопись, говорю себе. Не так все просто. Что это за люди, до того бесстрашные, что и царапухи не боятся? Уж не сами ли...

Чуть смолянкой не обжегся от такой догадки. А что? Никто ведь отродясь тех пришельцев не видал. Одни только разговоры, что, мол, пришельцы. Прилетели, понаставили своих станций и гонят к нам тварей стадами. А зачем, почему – спросить некого. Не лохмари же это все затеяли – тем лишь бы утробу набить.

Прокентий все мечтает встретиться с настоящими хозяевами... Эх, надо было его с собой взять! Да теперь уж поздно, придется своим умом доходить. Ничего, как-нибудь. Мне тоже давно охота с ними потолковать. Разобраться, указать на ошибки – дескать, погорячились вы, братцы, планета, извиняемся, занята, приструните зверинец свой. И насчет Алёны спросить...

Но только это подумал, слышу – шум впереди, крики, да гулко так, будто ход незаметно обратно к вокзалу привел. Замерли, прислушиваемся. А там рев стоит, галдеж многолюдный, да с матами!

Нет, думаю, не сегодня еще пришельцев повидать доведется. Свои во что-то вляпались, землянские. Что тут делать? На помощь бежать очертя голову боязно – как раз сам вляпаепшься.

Тронул я Перебейноса за плечо.

– Пойдем-ка, Гриша, – шепчу, – посмотрим тихонько.

Остальным махнул, чтоб оставались на месте, пока не позову.

Двинулись мы с Гришкой чуть не ползком, без огня, наощупь. Пока ползли, шум, вроде, униматься стал, а там и совсем смолк. Тихо, как в коробочке. Только не верю я в тишину. Молчат – ладно, но кто молчит? Почему? Ушел или, наоборот, затаился, новой поживы ждет? Того и гляди, в темноте упрешься носом прямо в лохмариное брюхо. До чего ж неуютно!

– Повидняло, – шепчет вдруг Гришка.

Вот человек! Говорит редко, но каждое слово – золото. Меня-то совсем было пробрало, чуть назад не поворотил от страха. А как он сказал, так и сам вижу – дальний отсвет стену лижет, и путь во мраке проступает кое-как. Скоро ход царапухин кончился, вышли в громадную хоромину с колоннами. Поодаль на полу факел лежит, догорает, от него и свет. И никого. Что же за место такое? Никак не соображу. Подошел я, поднял факел, раздул поярче. Зал длинный, в темноту уходит. За колоннами, вдоль стен, широкие черные канавы, дна не видать. На стенах кое-где еще плитка держится, а по ней – буквы! "Р", "Е"... "О"...

Оглядываюсь на Перебейноса, а тому будто и не в диковинку.

– Метро, – говорит. – "Речной вокзал". Я отсюда с родителями на дачу ездил...

Вон чего вспомнил, хрен старый! Дачник выискался! Ты лучше скажи, кого тут только что грызли, да откуда нам самим беды ждать!

Однако же, оглядываясь по сторонам, и сам я припомнил, как бывал тут в давние времена. Да не один. По этим вот самым кубикам на полу наши ноги рядом шли. И опять я здесь. А ее уж полвека, как нет...

– Мужики! Сюда! – вдруг проскрипело из канавы.

Я так и подпрыгнул. Витька! Подбежали к краю платформы, заглянули – лежит между ржавыми рельсами, по рукам-ногам связанный, но живой, сучий хвост!

Вытащили мы его с Гришкой, развязали, согнули ноги, разогнули руки, помогли подняться. Шатается и даже пованивает неумеренно, но довольный, слезы рукавом утирает.

– Ну, рассказывай, – требую, – как дело было.

– Некогда вспоминать, мужики! – волнуется. – Надо нам этих обогнать, хоть подохнуть! Не успеем на Станцию раньше – все пропало!

– Да кого – этих-то? Кто они такие?

– А черт их знает, – отмахивается. – Деревенские какие-то. Тоже на Станцию идут, переправиться хотят. Но только знают они секрет. Станция-то, оказывается, работает впересменку. То наших туда запускает, то, наоборот, ихних оттуда. Не успеешь в свою смену – попрут навстречу лохмари, царапухи да косманы – подъедят с пуговками. Вот и торопятся мужики...

– А тебя зачем взяли? – спрашиваю.

Витьку перетряхнуло по плечам.

– Сначала убить хотели. Потом говорят, жить хочешь – беги с нами. Ну и побежал, куда деваться? До этого места своими ногами дошел. А тут вдруг заметили, что лохмарь за нами идет. Ну и решили откупиться подарочком...

– Эх, люди... – Гришка вздыхает.

– Ну, а спасся-то как? – спрашиваю.

Витька головой мотает.

– Сам не пойму. Лохмарь здоровый, ростом под потолок, глаза горят, как уголья... Я его сразу узнал – тот самый, что Федюню задрал. Подошел, обнюхал на мне зипун... Я уж и с белым светом попрощался...

– То-то я и чую. От зипуна твоим прощанием пахнет...

Витька все дрожь не уймет.

– И, верите ли? Отошел! Не тронул! Кинулся за мужиками, погнал их по тоннелю... – он уставился, прищурясь, в дальний конец зала. – Так они вжарили – хрен догонишь! А ведь Станция – как раз в той стороне! Айда, братцы!

И опять заторопился, будто припекло, подхватился и к лестнице наверх.

– По верху обгоним! Айда!

– Погоди ты, айда! – за рукав его хватаю. – Пока к ватаге вернемся, пока упряжки наладим, да бабы, да ребятишки...

– Какие бабы?! – вопит. – Какая ватага?! Упряжки ему! Ты понимаешь, дурень старый, о чем я толкую? Один шанс! У нас, троих! Больше ни у кого! Не успеем сейчас – пропадем вместе с ватагой! Думаете, Машина пронькина поможет? Да она им на один зуб, лохмарям! О себе лучше подумай, дед, если надеешься Алёну свою увидеть!

Ну, тут я ему и отвесил. От души моей, сразу за всю ватагу, за баб, ребятишек и мужиков вместе с упряжками. И за себя. Полетел он обратно на рельсы, скорчился, лежит, носом хлюпает.