В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков Страница 60

Если Германия действительно хочет сохранить с нами хорошие отношения, необходимо, чтобы правительство железной рукой положило конец всему этому безобразию».

Пенсионер свернул газету и добавил от себя:

– У их правительства сил для того предостаточно, а вот желания ни малейшего.

– Да, может, и силы нет, – не согласился Николай Степанович. – В Германии чиновники власти не имеют, а против правительства кого только нет, – полковник чуть улыбнулся, вспомнив что-то свое: – Помните, как у нас в начале двадцатых? Правые хотели заставить государя отречься, чтобы регентство учредить, думцы конституционного правительства любыми средствами жаждали, марксисты с эсерами революцией бредили, да еще с десяток разнонаправленных партий к восстанию призывали.

– Помню, как же, – кивнул старичок. – И все это обращалось к пришедшим с войны крестьянам и рабочим, вот что опасно было. Которым возвращаться особо и некуда было. Хорошо, казенные концерны завели, хоть офицеров военного времени туда пристроили. Те и с народом разговаривать умели, сами из низов вышли, и уважение почувствовали, не абы кто – из боевых офицеров чиновник! Пускай три года назад на той же фабрике гайки крутил, ан нынче, шалишь, представитель Императорского Совета, классный чин имеет! Рвение у них, конечно, большое было.

– Особенно против прежних владельцев, – согласился полковник.

– И это тоже. Все эти Земгоры с комитетами в войну больше нам крови попортили, чем помощи было. Да и нечего в заговоры играть, а играешь – расплачивайся. Впрочем, это вы лучше меня, старика, знаете.

Гулькевич был прав. Когда в шестнадцатом году начались конфискации предприятий в казну для нужд фронта, бывшие владельцы заводов немедленно начали финансировать оппозицию, вплоть до самой радикальной. На назначенного главным уполномоченным по тылу генерала Маниковского, автора национализации, произошло три покушения, на сменившего его после ранения Акермана покушались дважды. Фабриканты, замешанные в покушениях, пошли под суд, а их имущество отошло короне. Руководили там прежние управляющие, а для надзора к каждому был приставлен представитель Императорского Совета по казенным имуществам. Представителей сначала назначали из офицеров, негодных по ранению к фронту, после войны и сокращения армии из демобилизованных. Немногие уцелевшие в Великой войне кадровые офицеры увольнялись редко, а вот выслужившиеся из рядовых поручики и капитаны пришлись в Совете ко двору. Произведенные в чин за заслуги в боях, не имея образования, они не могли рассчитывать на службу в послевоенной армии, но и возвращаться к станку, за прилавок лавки или в деревню уже не хотели. И получив от императора пусть маленькую, но власть и, главное, престиж в глазах все еще уважающего табель о рангах общества, они стали самыми ретивыми защитниками самодержавия. А вот владельцев фабрик и помещиков в этой среде по старой памяти действительно не любили. Как, впрочем, и социалистов, требующих, с точки зрения новоиспеченных контролеров, отнять кровью выслуженный, невеликий, но так ласкающий душу бывшего приказчика или селянина статус.

– Знаю, – согласился полковник. – Но не только в этом дело. В России тогда твердость проявили. Да и нашлось, кому проявлять, и мы, Корпус, и большая часть армии остались верны престолу. А в Германии что? Армии, считайте, нет, полиция прав почти не имеет. Откуда силы?

– Твердость, это да, – кивнул Гулькевич. – Но у нас она еще до войны началась, вы не помните просто. В тринадцатом году, как императорскую семью эсеры взорвали во время празднования. Когда его величество выздоравливал после ранения, ему почитать пару книг подсунули. Специальной группой жандармов под руководством генерала Спиридоновича написанных. В книгах на основании документов вся история левых партий излагалась. И – выводы. Вот после этого уже либерализм и кончился. Николай II, он, конечно, не Петр I, но смерть супруги и наследника на него сильно подействовали. Ожесточился государь. Хотя не сломался. И Указ знаменитый «О беспощадной борьбе с бомбистами и их соумышленниками» в 1916 году, он оттуда же произрастает, из тринадцатого. До войны за одну принадлежность к террористической партии вешать, конечно, не прошло бы все-таки. Общественность бы взбеленилась, «друзья» заграничные с ними вместе. А во время войны – вполне, вполне…

Константин Николаевич задумчиво посмотрел в окно и понизил тон:

– Грех, конечно, но, может, и к лучшему то покушение случилось. До этого государь мягковат был. Больше семьей занимался, советчиков слушал. А после как отрезало. В работе, видимо, от душевных переживаний прятался. Да и нашлось, кому твердую линию проводить, тут вы правы. Карикатуру на Трепова помните?

Николай Степанович немедленно рассмеялся. Карикатуру помнили все. Рисунок, впервые опубликованный в двадцатом в подпольной «Правде», оказался настолько удачным, что после печатался всеми сколь-нибудь оппозиционными листками. На картинке, шаржированный, но вполне узнаваемый бессменный председатель Совета министров с 1916 по 1927-й, в самые тяжелые для империи годы, Александр Федорович Трепов расстреливал из пулемета «максим» толпу рабочих и крестьян, слегка прослоенную интеллигентами. Над премьером витали его покойные отец – петербургский градоначальник, получивший всероссийскую известность в 1878 году после покушения Засулич в ответ на его приказ о порке политического заключенного, с пририсованным лозунгом «Пороть!!!», и брат, товарищ министра внутренних дел 1905 года, со словами его знаменитого, времен первой революции, приказа: «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть!!!» Надпись внизу карикатуры гласила: «Традициями сильна монархия!»

Старый приятель Гумилева по Корпусу, Сиволапов, рассматривая как-то очередную изъятую листовку, с профессиональным цинизмом пошутил, что автор карикатуры сильно преуменьшил насчет пулемета, правильней смотрелась бы орудийная батарея. Впрочем, черный юмор бывшего артиллериста, отнюдь не понаслышке знавшего, как разгоняют шрапнелью демонстрации и крестьянские сходы, сейчас выглядел неуместно.

– Так вот, – продолжил Константин Николаевич, – пора теперь твердость и традиции и вне России проявить. В прошлом веке «жандармом Европы» нас называли, слышали? Так вот, и время тогда спокойное было.

– Лестное сравнение, – улыбнулся контрразведчик.

– А как же, – вернул улыбку отставной дипломат. – Нам сейчас в Европе тишина нужна. Россия слаба, ни земельный вопрос не решен, ни промышленность до европейской не дотягивает. Нам нынче на юге внешние рынки нужны – Персия, Турция, Ирак. Ну и Китай, но там сейчас японцы воюют. С ними союз уж лет двадцать, но аппетиты у самураев растут.

– А Персия? – насторожился полковник.

– А там с британцами у нас сферы влияния поделены раньше были. Шаха наши казачки охраняли. Но в двадцатых Петербургу не до персов стало, и там свои мятежи начались, Альбион еще поспособствовал.

– И в смуте победил Реза-шах?

– Реза? Нет, не так. Резу сначала англичане проталкивали. Он в нашей казачьей бригаде начинал, с рядовых. На русском, кстати, прекрасно говорит. – Гулькевич вздохнул с сожалением, покачал головой. – Наших казачков в Персии ненавидели, они ведь для местных колонизаторы, хоть официально и при шахе состояли. А Реза позже полковником стал, воевать выучился. Деньги англичане дали, мятежи подавил. Сначала военным министром стал, потом премьером при Ахмед-шахе, а уж в двадцать шестом, когда в полную силу вошел, и трон занял. Он теперь основатель династии Пехлеви.