Омега - Джек Макдевит Страница 6

Она сейчас также отвечала – в пределах финансовых ограничений – за выбор: какие проекты продвигать, а какими пренебречь, и за установку приоритетов, и за объем выделяемых каждому ресурсов, конечно же, руководствуясь указаниями комиссара Академии. У нее был штат научных советников, но решения все чаще приходилось принимать исходя из политических соображений. У кого лапа в Конгрессе? Кто поддерживал Академию в предыдущем финансовом году? Кого особо отметил Асквит?

Майкл Асквит был комиссаром Академии, ее боссом, и человеком, который верил, что научные изыскания вторичны по отношению к поощрению сторонников Академии и наказанию ее критиков. Он называл это дальновидностью. «Мы должны давать преимущество нашим друзьям, – сказал он Хатч под страшным секретом, словно это не была абсолютно прозрачная политика. – Если как следствие наука чуточку притормозит, эту цену мы готовы платить. Но мы обязаны обеспечить Академии занятость и хорошее финансирование, и для этого есть только один путь».

В результате, когда программу, достойную поддержки не ввиду протекции, проваливали, трепку получала Хатч. Если же популярное начинание проходило и давало серьезные результаты, заслуги доставались комиссару. С тех пор как Хатч получила эту работу, все полтора года ее запугивали и преследовали представители значительной части научного сообщества. Многие из них, казалось, верили, что в силах лишить ее должности. Другие обещали репрессии, а пару раз даже грозились убить. Ее когда-то благожелательный взгляд на академические круги, сформировавшийся за те двадцать лет, что она возила их представителей по рукаву Ориона, резко изменился к худшему. Теперь при общении с учеными Хатч сознательно приходилось делать усилие, чтобы не чувствовать неприязни.

Она непринужденно отомстила Джиму Олбрайту, который позвонил ей с жалобами и угрозами, когда его очередь на один из аппаратов «Метеоролог» отодвинули. Хатч не сдержалась и упомянула о случившемся Грегори Макаллистеру, журналисту, который долго делал успешную карьеру, критикуя ученых, моралистов, политиков и активистов общественных движений. Макаллистер напустился на Олбрайта, изобразив его защитником банальностей, а его программу – «еще одним примером зряшной траты денег налогоплательщиков на пересчитывание звезд». Он не упомянул Хатч, но Олбрайт понял.

И пусть, поскольку в итоге она больше не слышала Олбрайта, хотя и узнала позднее, что он пытался добиться ее увольнения. Асквит, однако, разобрался в произошедшем и предупредил Хатч о необходимости быть аккуратнее. «Если всплывет, что мы стоим за чем-нибудь таким, мы все окажемся на улице», – сказал он. Комиссар был прав, и Хатч постаралась не использовать больше Макаллистера как оружие. Но радовалась, наблюдая, как Олбрайт идет ко дну.

Сейчас она пыталась решить, как убедить Алана Кимбела, который исследовал на «Серенити» звездные выбросы, что он не может остаться там сверх утвержденного расписания и должен вернуться домой. Кимбел обратился к ней на том основании, что у них назревало сенсационное открытие и ему с командой требовалось еще несколько недель. Пожалуйста. Он чуть не плакал.

Проблема была в том, что подобное происходило постоянно. Места на внешних станциях было немного. Новые люди уже летели туда, а многие ждали своей очереди. Продление сроков при определенных условиях допускалось, и советники Хатч подтвердили, что Кимбел прав в своих оценках. Но если Хатч гарантировала такое продление, она была обязана объявить другой группе, уже неделю находившейся в пути, что по прибытии на «Серенити» они не смогут остаться. Поступить так она не могла. А единственной альтернативой было урезать сроки кому-то еще. Хатч рассмотрела все возможности, но по различным причинам выбрать оказалось нелегко. В конце концов она решила отказать Кимбелу.

Она писала ему ответ, когда запищал ее комм. На связи был Гарольд Тьюксбери.

Гарольд, старший сотрудник отделения астрофизики, состоял в Академии уже тогда, когда Хатч еще старшеклассницей попала сюда с экскурсией. Он слыл в организации чудаком: суетливый человечек с пристрастием к порядку и формальностям. В научных кругах Гарольд пользовался дурной репутацией. Коллеги считали его вздорным и необщительным, но никто не сомневался в его способностях. И он всегда был любезен с Хатч. По правде говоря, с женщинами он вел себя как ласковый котик.

– Да, Гарольд, – отозвалась она. – Что вас беспокоит сегодня утром?

– Вы сейчас заняты?

У нее была куча проблем.

– Ну, не как в старые времена, – ответила она. – Но могу выкроить часок.

– Хорошо. Когда сможете, загляните в лабораторию.

Он сидел за столом, глядя во двор. Увидев ее, потряс головой, показывая озадаченность. Но ухитрился улыбнуться.

– Происходит что-то странное.

Хатч подумала, что он имеет в виду оборудование, вспомнив о недавних проблемах со спектрометрами. Новые стоили дорого, пришлось довольствоваться обновлением. Гарольд не любил этого, он любил получать все самое лучшее. «Потратить столько денег на отправку зондов, – ворчал он при Хатч всего несколько дней назад, – и потом обломиться с оборудованием для приема и анализа».

Но Гарольд ее удивил.

– Слышали о псевдо-Новых? – спросил он.

Тьюки. Она знала, в общих чертах. Все это – события в тысяче световых лет отсюда – казалось ей чуточку запутанным. Вряд ли повод волноваться для кого-либо, кроме специалистов.

Тьюксбери наклонился к ней. Белые волосы были взъерошены, уголок воротничка загнут. Классический тип исследователя. Голубые глаза Гарольда легко устремлялись в никуда, он часто терял ход рассуждения и был склонен обрывать фразу на середине, когда ему приходила в голову новая идея. В ярком послеполуденном свете он выглядел воплощением невинности: человек, для которого законы физики и математики – единственная реальность.

Прибыли две чашки кофе.

– Они почти на одной линии, – произнес он.

– И?..

– Это не может быть следствием естественных причин.

Хатч просто не знала, что с этим делать.

– Что вы пытаетесь мне сказать, Гарольд?

– Я действительно не знаю, Хатч. Но это меня пугает.

– Вы уверены, что это не Новые?

– Абсолютно. – Он попробовал кофе, осмотрел чашку, вздохнул. – Среди прочего, у них слишком много энергии в видимой части спектра, недостаточно в рентгеновской и гамма-излучении.

– Что означает?..

– Больше видимого света на количество потраченной энергии. Намного больше. И более яркого. На кучу свечей.

– Лампочка.

– Практически да.

– Хорошо, – проговорила она. – Я передам ваши соображения наверх. Вы рекомендуете что-то предпринять?

Он покачал головой.

– Я бы дорого дал за то, чтобы «Метеоролог» дежурил там, где произойдет следующий взрыв.