Пустая - Яна Летт Страница 6

Перед тем как продолжить путь, я тщательно извлекла все это и заплела волосы в косу. Хорошо, что по случаю праздника весны я надела все лучшее – те самые штаны и рубаху, которые были на мне, когда Никто нашел меня на берегу. Обвязки поверх старых сандалий смотрелись, может, и не слишком хорошо, зато я перевила их зелеными лентами с глиняными бусинками. На шее у меня болтались бусы, которые Никто смастерил для меня из полых разноцветных камешков и сушеных ягод, мух в янтаре и ярких птичьих перьев.

Сделав глубокий вдох, я двинулась вперед. Судя по солнцу, перевалило за полдень, и пригревать стало сильнее.

– Здравствуйте, – прошептала я себе под нос, – меня зовут… Меня зовут Ленна. Я очнулась недалеко отсюда, на побережье… – Тут я осеклась, решив, что Никто бы это точно не одобрил, и поправилась: – Очнулась недалеко отсюда. Это было чуть больше полугода назад… – Я помедлила, считая на пальцах, но после решила, что это не слишком важно. – Я знаю, что таких, как я, здесь не любят, но, поверьте, я не желаю вам зла, я только хочу узнать, не могли бы вы мне помочь…

Я шепотом повторяла свою речь, раз за разом, на все лады, ища те самые, правильные слова.

Лес светлел. Мне начали попадаться чистые, приятно пахнущие срубы пней, поваленные стволы, очищенные от коры и веток. Здесь прошли лесорубы. Чуть дальше я наткнулась на хижину – куда более чистую и красивую, чем домишко Никто. Судя по запаху, внутри никого не было, но я все равно не решилась зайти внутрь.

Лес поредел, и мне стало не по себе, хотя небо было ярко-синим, а солнце светило вовсю. До сих пор я не видела поле, но сразу узнала его. Возможно, в прежней жизни я любила поля?

Мне захотелось представить это место летом: яркие цветы, запахи разнотравья, и всюду жизнь – жужжат пчелы, деловито бегают туда-сюда хомяки и мыши…

Я моргнула. Не время было мечтать о настоящем лете, которое я толком не застала – когда Никто нашел меня, оно было уже на излете.

Поле оказалось шире, чем я думала, – мне здорово напекло голову, пока я пересекала его, и открытая кожа противно зудела. Я старалась не смотреть вверх – солнце полосовало глаза, как ножом.

И вот наконец я увидела настоящие дома – высокие, с двумя, а то и тремя этажами, с покатыми крышами и высокими изгородями, с разноцветными стеклами в окнах. Мне стало не по себе. Людей видно не было. Дома были до странности молчаливы – не так я представляла себе городскую суету. Ни детей на дорожках, ни стариков во дворах, никого. Кое-где на веревках сушилось влажное белье – если бы не оно да поднимавшийся кое-где из труб дым, я бы подумала, что город вымер.

Я ступила на узкую улочку, и изгороди сдавили меня с двух сторон, как тиски. Даже дышать было трудно – так не похоже на лес, где всегда дышалось легко. Из-за одного из заборов раздалось вдруг глухое рычание – я рефлекторно отпрыгнула в сторону и замерла, переводя дух… Но это была собака, только собака – я вспомнила о том, какими они бывают, еще до того, как увидеть ее в щели между досок – грязную, кудлатую, в кожаном ошейнике на тощей шее.

– Ну-ну, – прошептала я, – я не враг, собака. Вовсе не враг…

Но она продолжала рычать на меня, пока я не миновала ее владения.

Запах людей возник неожиданно – и, едва появившись, заполнил ноздри.

Людей было много, очень много. Еще пахло луком, чем-то сладким – кажется, яблоками в сахаре – и железом, лошадиным потом, машинным маслом, воздушной кукурузой, тканями, специями, орехами, возбуждением, весельем, жадностью… Там, куда я шла, в центре городка, варилось пестрое ярмарочное варево.

Теперь я поняла, почему на окраине было так пустынно.

Голос тревоги стал громче, и в нем явно звучали нотки речитатива Никто.

«Это плохая идея, как ты не понимаешь? Подойти к кому-то одному, кому-то неопасному, с тем чтобы, чуть что, снова скрыться в лесу, – еще куда ни шло, но… Они все увидят тебя разом, все, разозленные, страшные, и тебе некуда будет деться… Поверни назад, пока не поздно, маленькая пустая, и возвращайся домой».

Впервые, пусть в собственных мыслях, я назвала мрачную хижину Никто домом, и на душе стало смутно. Неужели мне так и придется всю жизнь провести в лесу, вдали от всего и всех? Если так, однажды я буду такой же, как Никто. Полубезумной. Мнительной. Странной.

Может, я уже такая и есть?

Эти мысли заставили меня против воли прибавить шагу. Запахи становились резче, а мерный гул – громче. А потом… Музыка!

Инструменты звенели и тонко плакали, гудели и гремели, и ноги сами собой пошли быстрее. Улица, по которой я шла, становилась все уже, а потом вдруг сделала крутой поворот и вывела меня на площадь – резко, как будто макнула в холодный прибой.

Лошади, оседланные и запряженные в повозки, пронзительно ржали, пара старых машин плевались паром и гудели, взволнованно кудахтали в своих клетушках куры…

Люди были повсюду. Я и подумать не могла, что их может собраться столько в одном месте. Они смеялись, галдели, покупали, продавали, говорили… А потом увидели меня.

Мне показалось, что тишина опустилась на площадь сразу – резко, как после дождя ложится на землю туман. Они будто одновременно умолкли, оставили свои дела и вытаращились на меня, разинув рот, – все как один.

Конечно, они бросились в мою сторону не все разом – мне так только показалось с испугу… От толпы отделилось, должно быть, человек двадцать. Но из-за того, что они окружили меня плотным кольцом, и из-за того, что все они были выше меня – взрослые, крепкие мужчины и женщины, – меня словно взяла в кольцо вся толпа. Целый город.

– Это пустышка!

– Пустая!

– Без тебя вижу.

– Откуда она взялась?

– Надо ее прогнать.

– В Борре пустым не место!

– Ты! Ты слышишь меня? Откуда ты взялась?

– Иди отсюда!

Впоследствии, думая о том дне, я вспоминала и другие голоса, звучавшие из-за сомкнувшихся вокруг меня спин. Они звучали гораздо тише, и их было меньше – два или, может, три.

– Да оставьте вы ее…

– Совсем ведь девчонка.

– Глай говорил, если что, вести к нему. Что вы тут устраиваете?

Но в тот миг мое чутье – чутье окруженного зверя – подсказывало: эти голоса мне не помощники. Слишком тихие, слишком разрозненные. Громкую толпу, напиравшую со всех сторон, им было не перекричать.

– Я – Ленна, – прошептала я. – Я только хотела…

Конечно, меня никто не услышал. Глупо было думать, что имя защитит меня, сделает одной из них. Глупо было приходить сюда – теперь я поняла, что Никто был прав, прав все это время.

– Уберите ее отсюда!

– Она накличет беду!

– Пустышка!

– Пустышка!

Я зажала уши, но кто-то с силой схватил меня за руки.